Простая речь о мудреных вещах

Пораженный этим случаем, я отправился тотчас к нашему доброму градоначальнику, Князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, рассказал ему случай и попросил его о покровительстве. «Женщине я могу, – отвечал он, – дать подводу…. et le pauvre diable[90]… за что ему идти в Сибирь, он провинился по любви, я могу попросить Государя о смягчении наказания. А старик… для него я не могу ничего сделать. Смертоубийство – преступление уголовное». – «Но он говорит, что не виноват». – «Хорошо, вот что я могу сделать – написать к Долгорукову в Вильну об его показании, и предложить сделать новое следствие».

Недели через две из Петербурга пришло всемилостивейшее решение по делу Рижских преступников.

Между тем добрый человек посещал острог и однажды встретил своего старика за Евангелием. «Нравится тебе чтение?» – «Очень». – «Ну, так крестись». – «Нет, если я окрещусь теперь, то подумают, что я делаю это только для того, чтоб получить прощение. Я окрещусь, когда буду оправдан». И через несколько времени действительно получено было отношение князя Н.А. Долгорукова из Вильны, что, по вновь открывшимся обстоятельствам, еврей оказывается непричастен к убийству, которое совершено другими лицами, и он был освобожден. Он тотчас принял святое крещение.

Философы! Объясните мне, какое отношение было между бредом умиравшей девушки в Москве, судьбою двух несчастных любовников в Риге и оправданием старика, обвиненного в смертоубийстве понапрасну в Вильне!

А событие точно было, и свидетельствуется не только целым семейством, но и многими лицами, в доме том жившими, например, доктором, лечившим больную.

* * *

Отец московского профессора Крюкова, учитель рисования в Казанском Университете, обязался написать несколько образов для сельской церкви в имении помещика Моисеева, но не успел кончить своего обязательства и скончался. Вдова просила дать ей сколько-нибудь за изготовленную работу. Заказчик отвечал, что он потерпел убыток, обязавшись заплатить другому нанятому живописцу за окончание больше того, что должен был покойному. На том дело и остановилось. Вдруг Профессор Казенбек видит во сне кого-то, который ему говорит: «скажи Моисееву, чтоб он удовлетворил вдову Крюкову». Казенбек не обратил никакого внимания на этот сон, как вдруг через несколько времени видит его повторение с упреком; что же ты не идешь к Моисееву? Рассказывая дома, он смеялся такому случаю, но никак не думал исполнять неприятного поручения. Наконец, он видит в третий раз то же самое; – и уже с угрозою: если Моисеев не даст денег Крюковой, то он умрет, (он был болен), да если и ты не напомнишь ему, то и тебе будет худо. Казенбек, проснувшись, почувствовал лихорадку, и испугался: «нет, шутка плоха, пойду к Моисееву и расскажу ему все». Больной Моисеев отвечал: «Помилуйте, я рад заплатить впятеро, лишь бы выздороветь», и послал тотчас сколько-то денег Крюковой. Он выздоровел; у Казенбека также лихорадка не возобновилась. Крюкова была совершенно довольна, получив неожиданное удовлетворение.

Я слышал об этом странном случае от Д.И. Перевощикова, и на вопрос профессору Симонову в Казани в 1845 году, о достоверности, получил в ответ: «все свидетели живы, – Моисеев, Казенбек, Крюкова (он назвал мне кажется, еще профессора Ковалевского), и они все могут вам засвидетельствовать, что все это было точно так».

* * *

Граф Лев Николаевич Толстой, автор «Войны и мира», рассказал мне один случай из своей жизни, который и просил я его записать для моего собрания. Вот его письмо:

«Проигравшись (в молодости) в карты, я передал зятю свое имение, с тем, чтобы он уплачивал мои долги, и присылал мне на содержание по 500 р. в год. Вместе с тем я дал ему слово не играть больше в карты. Но на Кавказе я опять стал играть, спустил все, что у меня было, и задолжал Кноррингу 500 рублей на вексель. Срок подходил, денег у меня не было, а зятю писать не смел о своем позоре, и был в отчаянии. Жил я тогда в Тифлисе, чтоб держать юнкерский экзамен. Я не спал ночей, мучился, обдумывал, что мне делать, и вспомнил о молитве и силе веры. Я стал молиться от глубины души, считая свою молитву испытанием силы веры; молился, как молятся юноши, и лег спать будто успокоенный. Поутру, лишь только я проснулся, подают мне пакет от брата из Чечни. Первое, что я увидел в пакете – это был мой разорванный вексель. Брат писал ко мне: “Садо, мой кунак, молодой малый, чеченец, игрок, обыграл Кнорринга, выиграл твой вексель, привез ко мне и ни за что не хочет брать с тебя денег”».

* * *