Простая речь о мудреных вещах

В 1850 году, я, пишет ко мне г. Чубаторов, служил по откупам в Клинском уезде и стоял поверенным, в Подсолнечной дистанции. В районе этой дистанции был целовальник, вдовец, имевший шесть человек детей – мал-мала меньше, так что старшему было не больше 12 лет. Я подозревал его в плутнях, но никак не мог его уловить, при всей своей аккуратности и ревности к интересам откупа. Такая постоянная исправность его меня еще более бесила, так что я, наконец, принял непременное намерение поймать его, во что бы то ни стало, а по тогдашним порядкам откупа захотеть поверенному сделать неприятность целовальнику значило то же, что сделать ее на самом деле; самый исправный из исправнейших целовальников не мог устоять перед придирками поверочной ревизии. Задавшись этою недоброю мыслью, я для лучшего приведения ее в исполнение выбрал такое время, когда менее всего всякий целовальник мог ожидать поверки. Это было на Страстной неделе, а надобно заметить, что Страстная неделя того года пришлась в самое водополье, питейный же дом, цель моих недобрых стремлений, находился на берегу реки Шоссы, которая в этом месте разливается версты на полторы, и на несколько дней затопляет самую деревню со всеми ее постройками, что еще более давало мне повод рассчитывать на беспечность целовальника. Но человек предполагает, а Бог располагает, и часто злые его намерения против других обращает к его же собственному вразумлению. Так точно случилось и со мною.

Путь к преднамеренному мною питейному дому, как сказано выше, был только один по тому времени – водою. Погода с утра стояла прекрасная и тихая, так что я без труда нашел лодочников, которые взялись свозить меня взад и вперед за три рубля серебром. Быстро подвигаемся мы вперед, при благоприятном, тихом ветерке, и по мере того, как сокращается путь, я более и более услаждаюсь мысли, что вот-вот скоро наступит время к исполнению моего желания. Но едва проехали мы половину пути, как поднимается сильный ветер с ураганом; река Шосса начинает волноваться страшным, невиданным образом; волны бьют через борта нашей лодки, и она так быстро наполняется водою, что я не успеваю выливать из нее; все усилия гребцов лодочников остаются почти совсем тщетными; нас несет по воле ветра, и мы с часу на час ждем, что или зальет лодку, или опрокинет. Однако ж видим, что, благодаря направлению ветра, нас прибивает к той деревне, куда ехали. Как только мы сравнялись с одним из сараев этой деревни, я, уже напуганный, и, судя по ветру, не надеющийся доехать до самой деревни, спросился лодочников и выскочил из лодки на крышу сарая. Здесь, почувствовав себя в безопасности, получив возможность рассуждать, я подумал, что Господь наказал меня именно за мое злое намерение против невинного мною семейного целовальника, посему тогда же отложил это намерение, и даже вовсе не хотел ехать в деревню, но лодочники не хотели оставить меня тут, опасаясь, в случае несчастья со мною, быть обвиненными в моей смерти. К тому же погода поутихла, и мы опять продолжали путь. Но едва въехали в реку, как ветер поднялся с большею против прежнего силою, и, к довершению несчастья, откуда-то взялся лед и снег, с быстротою несшийся по реке, попавши в который, наша лодочка уже никак не могла повиноваться гребцам, успевавшим только распихивать лед, чтобы совсем не сломал ее. Таким образом, мы, в виду постоянной опасности утонуть, промаялись целый день, лавируя туда и сюда около деревни, но никак не могли пристать к берегу, и только уже к вечеру Господь умилосердился над нами, и мы, живые, пристали к питейному дому. Нет нужды говорить, что было в моем сердце, когда тот же самый целовальник, против которого я мыслил злое, радушно окружил меня со своими детьми, с участием расспрашивал о моем несчастии, и жалел о моем неблагоразумном путешествии в такое время. С тех пор не только сам стараюсь не обижать никого из слабейших, но и другим говорю при каждом удобном случае о том же.

* * *

А.И. Кошелев рассказывал мне два случая в этом роде из своей жизни.

У него было дело в Петербурге, за которым нужно было туда ехать. Времени оставалось много до намеченного срока, и он не спешил, но наконец, собрался и поехал, не думая о скорости. На первой станции, в Черной Грязи, он лег уснуть и видит во сне, что кто-то торопит ехать скорее, объявляя, что дело решается вместо назначенного срока гораздо раньше, так что он потеряет его при малейшем промедлении. Он проснулся, решился последовать полученному совету и погнал из всех сил. Действительно он только что мог поспеть к той минуте, когда дело подвергалось решению, и было бы для него потеряно, если б он на один час приехал в Петербург позднее.

Второй случай: живя за границею, он написал письмо, важное для него, и понес в ящик, но опустил его, в рассеянии, мимо отверстия, и пакет упал на землю. Ему показалось это указанием, что письмо не должно было быть послано. Он не послал и после удостоверился, что поступил хорошо.