Простая речь о мудреных вещах

Графиня Елизавета Ивановна, супруга гр. Владимира Григорьевича Фролова, до замужества своего была фрейлиною Императрицы Екатерины II. В бытность Высочайшего двора в Царском Селе (1767 г.), имея пребывание в оном, занималась своим туалетом в присутствии нескольких молодых подруг, в том числе графини Елизаветы Кирилловны Разумовской. Веселые разговоры и смех оживляли их беседу. Между тем, среди полного рассеяния Елизавета Ивановна устремила взор свой на окно с приметным движением в лице, еще взглянула с большим удивлением, и, посмотрев в третий раз, вдруг вскочила с кресел, вскрикнула: батюшка приехал! Он подходил к окну! Побежали в сад, но тщетно искали везде Стакельберга, его не было ни в доме, ни в саду. Глубокая печаль заменила радость на челе нежной дочери; напрасно подруги старались разуверить ее, утверждая, что видение было следствием думы, игра воображения! Молодая Стакельберг повторяла, что она три раза видела отца своего, что сначала сама не хотела верить глазам своим, – и продолжала тосковать. За обеденным столом у Императрицы фрейлины забавлялись между собою на счет легковерной; Государыня желала знать предмет их разговора, и Князь Иван Сергеевич Борятинский исполнил ее волю. Успокойся, сказала Екатерина – отца твоего нет в Петербурге. Он не мог бы приехать сюда без моего позволения. Тебе так показалось. Советую, однако же, для любопытства, записать сие видение.

Через несколько дней получено было известие из Риги о кончине Стакельберга в тот самый день и час, когда явился он дочери.

(Из письма ко мне М.М. Евреинова).

Из записок В.Ф. Энгельгардта

В 1858 году, находясь на службе в Москве, я в начале февраля был командирован в Архангельск по делам службы. Февраля 5, перед самым моим отъездом, я написал письмо поздравительное матушке моей, жившей в Петербурге; ей 8 февраля должно было исполниться 80 лет. Кроме пожелания ей Господней Благодати, я убедительнейше просил матушку о родительском ее благословении, без которого – писал я – не совершить мне благополучно этого дальнего пути. Отправив письмо на почту, я сел в повозку и поехал. До Ярославля дорога была сносная; пробыв в этом городе сутки, я отправился дальше. От Ярославля до Вологды дорога была невообразимо дурна: подобных страстных ухабов я не воображал возможными, точно волны морские внезапно окаменевшие от сильного мороза! Разбитый до крайности от подобной ужасной качки, я на ночь остановился на одной станции, чтобы до рассвета перевести дух и расправить мои сильно помятые и усталые члены. Одетый как был, только без шубы, я растянулся на диване, и, не имея счастливой способности скоро засыпать, занялся чтением; но чтение шло плохо и рассеянно; я встал с дивана и погасил свечу, – в надежде, что в темноте скорее засну, – но не успел я снова лечь на диван, как вдруг, – к крайнему моему удивлению, – вижу в нескольких шагах от меня матушку мою в сопровождении сестры моей, скончавшейся еще в 1846 году. Пораженный этим непостижимым видением, я не мог ни шевельнуться, ни тронуться с места, но пристально, и признаюсь, с каким-то непонятным страхом смотрел на явившихся мне дорогих лиц. Матушка, совершенно как живая во плоти, заботливо и нежно глядя – крестным знамением благословила меня; а сестра, – хотя ее вполне узнать можно было, имела вид более, так сказать, эфирный, спокойный, просветленный. Я внезапно взял тут лежащую спичку и зажег свечу, и в светлой комнате не стало уже видения!..

Это событие произошло ночью между 12 и 13 февраля 1858 года, в третьем часу утра.

Пробыв в Архангельске неделю, я получил письмо от зятя, которым он меня извещал, что в эту самую ночь матушка моя в Петербурге скончалась!.. И я твердо верую, что Всемилосердый Отец Небесный дозволил чадолюбивой матери, видимо, лично благословить сына, который так настоятельно умолял ее о том, перед ее кончиною.

* * *

У Петра Ивановича Бартенева, издателя Русского Архива, был в университете товарищ, студент Казанович, который, по окончании курса, определился на службу в Могилев, и прислал ему оттуда на память чайную чашку: «пей из нее и меня вспоминай». Через несколько месяцев случилось Петру Ивановичу пить чай из этой чашки, которая стояла перед ним на его письменном столе. Над письменным же столом висела лампа с повешенным на ней магнитом, к которому приложена была чугунная печатка; вдруг печатка отрывается от магнита без всякой видимой причины, падает на чашку и ее разбивает.

Вскоре отец Казановича уведомляет Бартенева о смерти своего сына, и оказалось, что он умер именно в то время, когда разбилась чашка.

(Рассказано и записано для меня П.И. Бартеневым).

* * *