Простая речь о мудреных вещах

В 1839 году, при Императоре Николае Павловиче были большие маневры на Бородинском поле, в память знаменитой битвы на этом поле в 1812 году 26 августа. Н.П. Новосильцев состоял тогда адъютантом у Московского военного генерал-губернатора князя Д.В. Голицына. Во время движения войск и разных революций, которые должны были представлять великую Бородинскую битву, памятную в то время для многих участвовавших в оной, Новосильцев случайно встретил герцога Максимилиана Лейхтенбергского, сына героя этого сражения, принца Евгения, бывшего вице-короля Итальянского. Герцог ласково раскланялся с Новосильцевым и предложил ему ехать с собою вместе. Разговаривая о Бородинской битве и вообще о компании 1812 г., бывшей столь гибельною для французского войска, герцог спросил Новосильцева, не может ли он сказать, где находится монастырь св. Саввы, и далеко ли от Москвы? Такой вопрос от человека, не бывшего никогда в России, удивил Новосильцева; и в самом деле, где мог слышать герцог о таком пустынном месте, находящемся близ небольшого уездного города Звенигорода, Московской губернии? Он сказал герцогу, что в монастыре этом ничего такого нет, что бы интересно было видеть Его Высочеству, а не угодно ли ему будет побывать в Свято Троицкой Сергиевой лавре, где много замечательных вещей и исторических воспоминаний, и вместе с тем просил герцога дозволить ему быть его путеводителем. Герцог, улыбнувшись, поблагодарил за любезность и сказал: «Вас, вероятно, удивляет, что я знаю о монастыре св. Саввы, несмотря на то, что там нет ничего замечательного? Вы еще более удивитесь, если я вам скажу, что я, католик, хочу поклониться вашему св. Савве: я в этом дал обет умирающему человеку, а именно отцу моему.

Он взял с меня честное слово, если когда-нибудь судьба приведет меня в Россию, непременно отыскать место, где погребен св. Савва, и поклониться ему. Хотите знать, отчего он этого от меня требовал? Слушайте. Отец мой, принц Евгений, как вероятно вам известно, при нашествии императора Наполеона на Россию, находился в его армии, и командовал корпусом, состоявшим из французов и итальянцев. По вступлении армии в Москву, ему поручено было от Наполеона наблюдать дороги, ведущие в Москву и защищать их от партизанов, образовавшихся тогда в Русской армии, и делавших большой вред своими неожиданными появлениями на разных пунктах. В одно утро дали знать моему отцу, что около Звенигорода показался русский отряд. (Как он после узнал, это была кавалерия генерала Винценгероде). Он сейчас же приказал авангарду своего корпуса с достаточным количеством артиллерии выступить к тому месту, где показался неприятель. С этим отрядом войск он выступил и сам, желая подробно изучить местность окрестностей Москвы, и если удастся, захватить неприятеля врасплох. Но, сделав переход более 10 миль, и посылая во все стороны разъезды, они никого не видели; вероятно, русские партизаны, узнав, через своих лазутчиков, о выступлении против них значительного числа войск, удалились и спрятались в лесах. Так как войска отца моего от большого перехода были очень утомлены, то он решился оставить дальнейшие поиски, и, разместив отряд на биваках близ одного монастыря, который был у них в виду, сам со своим конвоем и некоторыми генералами отравился в монастырь, где они и заняли комнаты в кельях. В монастыре нашли они несколько спрятавшихся монахов, которым они не сделали никакого зла, а попросили только принести хлеба и какую-нибудь пищу, что они и исполнили.

На ночь расставили кругом монастыря часовых, и в лагере так же, чтобы быть готовыми при малейшей тревоге. Было уже около 10-ти часов вечера. Отец мой, утомленный от большого перехода верхом, отправился в особую комнату, где ему приготовили кровать, на которую он, не раздеваясь, лег и скоро заснул сном праведника. Здесь он не может припомнить, во сне, или наяву, но он видит, что отворяется дверь в его комнату, входит тихими шагами человек в черной длинной одежде, подходит к нему так близко, что он мог при лунном свете рассмотреть черты лица его.