Просто жизнь

Бойцы гоготнули и переключили внимание на Панченко. Тот хмурился, озирался по сторонам, даже уши перестал трогать.

— Устал он, — заступился Митрохин за друга.

— Смотрите, какой он нежный! — воскликнул ефрейтор. И стал насмехаться над Панченко.

Витька почувствовал обиду и принялся защищать товарища. Он говорил взволнованно, сбивчиво. Ефрейтор возражал. Сначала с ленцой в голосе, потом раздраженно. Митрохин не уступал — ему ли было не знать друга.

И чем больше раздражался ефрейтор, тем симпатичней казался Зине младший сержант. Она подумала, что так может защищать только настоящий друг. И сказала об этом вслух. Ефрейтор хмыкнул, скривил губы, а младший сержант зарделся, стал таким хорошеньким, что Зина разволновалась от предчувствия того, что уже случилось и вот-вот должно было войти в ее сердце. Все прошлое — бомбежка, проезд командующего фронтом, разговоры с безусыми лейтенантами, взгляды солдат — отодвинулось куда-то. Ей хотелось узнать имя и фамилию младшего сержанта, номер его полевой почты, и Зина, наверное, спросила бы об этом, если бы не ефрейтор. Решила спровадить его и, не скрывая раздражения, сказала:

— Ну чего пристал к людям? Топай куда топал. Твоя пушка вон уже где.

Ефрейтор усмехнулся.

— Иди, иди, — погнала его Зина и снова подумала, что сейчас она поговорит с младшим сержантом, узнает его имя, фамилию и все прочее.

Ефрейтор сделал две затяжки, отбросил окурок и, не попрощавшись, побежал к своей пушке.

— И нам пора, — запинаясь, сказал Митрохин.

«Подожди!» — хотела крикнуть Зина, но не посмела: она стояла на посту и вокруг были люди.

Митрохину тоже хотелось узнать имя, фамилию и почтовый адрес регулировщицы, но он ничего не спросил — постеснялся.

— До свидания! — Он козырнул девушке и, обернувшись к Панченко, проворчал: — Потопали.

Отойдя метров на пятьдесят, он обернулся — регулировщица смотрела ему вслед. Он почувствовал себя счастливым из счастливейших, сорвал с головы шапку, помахал регулировщице.

— Влюбился? — недовольно спросил Панченко.

Митрохин не ответил — он все еще находился во власти охватившего его восторга.

— Дурак, если так, — сказал Панченко. — Самая обыкновенная девчонка!

— Придержи язык! — Митрохин подумал, что друг его ни черта не смыслит в женской красоте.

Митрохин и Панченко шли по стерне. Вода хлюпала, как на болоте, комья грязи прилипали к сапогам. Дождь не утихал, сыпал и сыпал. Они миновали глубокий, с крутыми склонами овраг. Сапоги Митрохину жали, он ругал себя за легкомыслие — обрадовавшись сапогам (курсанты носили обмотки), он не примерил их как следует и взял те, что показались ему покрасивее.

Выбравшись на противоположный, более высокий склон, друзья увидели деревушку с костелом на окраине. Издали деревушка казалась уютной и нарядной. С другой стороны к ней примыкало небольшое озеро с аккуратным мосточком. На мосточке стоял, опустившись на одно колено, солдат и что-то полоскал, неуклюже поводя рукой. Около костела дымила полевая кухня. В километре от деревушки темнел лес. Он огибал деревушку полукольцом, переходил с одной стороны в перелесок, с другой стороны стоял неприступно, будто стена. В лес вползала ужом дорога. Она рассекала деревушку на две части, убегала в поле, где находились сейчас младшие сержанты.

— Глянь-ка, — Панченко показал Митрохину на красновато-глинистый холмик с торчащим из него куском фанеры на колышке.

«Вот они какие — братские могилы», — подумал Митрохин с горечью.

На куске фанеры чернильным карандашом были написаны фамилии и поставлены даты. Митрохин определил, что все эти люди погибли в один день — две недели назад. Буквы и цифры на фанере расплылись, и он с тревогой подумал, что очень скоро дождь сотрет фамилии погибших и нельзя будет установить, кто похоронен тут. «Может, и мне придется лежать в такой же могиле», — подумал он.

— Эй! — окликнул его Панченко.

Митрохин обернулся.

— Туда посмотри, — сказал Панченко, боязливо приподнимая руку.

Митрохин посмотрел и обмер: по дороге, выходящей из леса, выползали танки. Он сразу определил, что танки немецкие. Были они зеленовато-грязные, с желтыми разводьями на броне. Шум моторов напоминал тарахтение тракторов. До войны каждое лето Митрохин проводил в пионерском лагере, расположенном неподалеку от МТС, видел синеватые дымки над трубами тракторов, готовых выйти в поле. Он помотал головой, чтобы избавиться от возникшего перед ним видения.

В деревушке переполох. Солдат, полоскавший белье, бросился к костелу, волоча за собой постирушку. Башня на одном из танков повернулась, пушка чуть приподнялась и… Когда дым растворился, друзья увидели распростертого на земле солдата.

— Сматываться надо, — проскулил Панченко.

Митрохину тоже стало страшно. Он хотел крикнуть Панченко: «Айда!» — но вспомнил фронтовую дорогу, регулировщицу и почувствовал: страх ослабел.

— Бегом! — гаркнул Митрохин.

Панченко повернулся и, работая лопатками, помчался к оврагу.

— Стой! — Митрохин поймал его за руку.

— Там же… там же… — залепетал Панченко. — А у нас ни гранат, ни винтовок.

— Все равно туда надо! — упрямо повторил Митрохин и побежал к деревушке.