Просто жизнь

— Летом девятнадцать исполнилось.

— Вот видишь! Ты, матушка, молоденькая, на личико красивенькая, и все, что полагается женщине иметь, при тебе. Бог даст, поправишься — детки пойдут. С ними хоть и трудно, но роптать грех. Кабы не они, я давно бы руки на себя наложила.

— Муж-то как? — спросила Лиза.

— Хулу возводить зазря не стану, — откликнулась Рассоха. — А что дальше будет, одному господу открыто.

«Святые слова, — взволнованно подумал Галинин, — святые слова. Никто не может предсказать, что произойдет. Недаром сказано: человек полагает, а бог располагает».

В памяти почему-то возник теплый майский день, парящий в небе змей с мочальным хвостом. Он, Галинин, скрытый портьерой, стоял у окна и с завистью смотрел на мальчишек, своих сверстников, запустивших этого змея. В ту минуту он, не раздумывая, отдал бы все свои немногочисленные игрушки, чтобы почувствовать, как тянет руку намотанная на катушку суровая нитка, прикрепленная к змею. Но с этими мальчишками мать не разрешила водиться, без устали повторяла: «Они плохие — курят, сквернословят». Галинин и сам видел, как, сбившись в тесный кружок, мальчишки, кашляя и чихая, смалят «бычки», слышал их ругательства. Мать позволяла играть с приличными мальчиками — сыновьями врача и адвоката. Эти упитанные, нарядно одетые подростки только казались приличными. В действительности же они тоже сквернословили и тоже курили, но тайком — и не подобранные на улице окурки, а похищенные у родителей папиросы с толстыми мундштуками. У них были новенькие велосипеды. Иногда они давали покататься Галинину, но его все равно влекло к обыкновенным мальчишкам — сыновьям уборщиц, истопников, сапожников. Они никогда не приглашали его поиграть с ними, а подойти к ним сам Галинин не решался — почему-то считал: мальчишки обязательно погонят его. Ему постоянно казалось: он не такой, как они, не хуже и не лучше, а просто не такой; в сыновьях врача и адвоката Галинин тоже не находил ничего интересного — того, что позволяло бы чувствовать себя с ними свободно и раскованно. И, быть может, именно поэтому мальчишки и девчонки, живущие с Галининым в одном доме, считали его воображалой. А он не был воображалой. Но он часто перевоплощался, представляя себя то средневековым рыцарем, то отважным путешественником, то пограничником, преследующим нарушителей. Пищу для воображения давали книги и кинокартины, а иногда он просто выдумывал — ему нравилось пребывать в сладостном состоянии видений и грез.

В детстве Галинин был тихим, застенчивым. Взрослые умилялись: «Какой послушный мальчик — не шалит, не носится по двору как угорелый». Он рано стал поглядывать на красивых девочек. Поглядывал украдкой, и в душе рождалось что-то мучительно-сладостное, не поддающееся объяснению. Заговорить же с девочками стеснялся. Они тоже проявляли к нему интерес: шушукались и хихикали, когда он проходил мимо; встретившись с его взглядом, складывали губы сердечком. И чем старше становился Галинин, тем больше внимания уделяли ему девочки…

— Пора, — донесся голос Рассохи. — Мой браниться станет, если в срок ораву не накормлю.

— Хоть бы чаю попила, — сказала Лиза.

— В другой раз, матушка. Душу отвела — и на том спасибо.

— Это тебе спасибо. Вон как помогла.

— Чего там, — проворчала, явно довольная, Рассоха. — Ты не стесняйся, когда подмога потребуется — состряпать или прибраться. Я мигом прибегу.

Стукнула входная дверь. Галинин вышел на кухню.

— Проснулся? — обрадовалась Лиза.

— А я и не спал.

Она шутливо погрозила ему пальцем.

— Заглянула — носом посвистываешь.

Галинин улыбнулся.

— Все слышал — и как Рассоха пришла, и о чем толковали. Она тебя молоденькой и на личико красивенькой назвала.

Лиза рассмеялась.

— Притворщик!

— В кресле хорошо и уютно было, — признался Галинин. — Таким разбитым себя чувствую, будто мешки кидал.

Лиза обеспокоенно сказала:

— Напрасно лекарство бросил принимать.

В кухне было натоплено. Весело потрескивали в печи дрова. Иней оттаял, на подоконник натекла лужица. На столе возвышалась горка нашинкованной капусты, в наполненной водой кастрюле белели на дне картофелины, на разделочной доске лежала тупоносая мокрая морковина, похожая на маленький снарядик, темнели две очищенные свеколки; в другой кастрюле, большой и широкой, доспевало тесто; в миске с отбившейся эмалью был фарш, перемешанный с мелко нарубленными яйцами и поджаренным луком.

Галинин выпил утром стакан молока, с трудом сжевал ломтик хлеба, намазанного тонким слоем варенья. Думал — аппетит разыграется позже, но есть по-прежнему не хотелось. Это встревожило. Незаметно от Лизы пощупал пульс. Он был четким, ритмичным. Засучив рукав подрясника, осмотрел красноватое пятнышко, образовавшееся от долгого сидения в кресле, потрогал его — не болит, сделал глубокий вдох — хрипов тоже не было.

Лиза не видела этого — резала свеклу. Надо было во что бы то ни стало избавиться от навязчивых мыслей, и он спросил, какая помощь требуется.

— За водой сходи, — попросила Лиза.