Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

И мир действительно стал

более демократическим, хотя этот процесс не был плавным и непрерывным. Политолог Сэмюэл Хантингтон разбил историю распространения демократии на три волны[582]

. Первая из них поднялась в XIX веке, когда начало казаться, что увенчался успехом великий эксперимент Просвещения – американская конституционная демократия с ее ограниченной государственной властью. Ряд стран, в основном в Западной Европе, начали повторять этот эксперимент, приспосабливая его к местным условиям, и в 1922 году число демократий достигло двадцати девяти. Конец первой волне положил фашизм, так что к 1942 году демократий осталось всего двенадцать. С поражением фашизма во Второй мировой войне набрала силу вторая волна: колонии обретали независимость от европейских империй, и в 1962 году признанных демократий было уже тридцать шесть. Тем не менее европейские демократии оставались зажаты между покорными СССР диктатурами Восточной Европы и фашистскими диктатурами в Португалии и Испании на юго-западе континента. Сама вторая волна тоже вскоре откатилась под натиском военных хунт в Греции и Латинской Америке, авторитарных режимов в Азии и коммунистических переворотов в Африке, на Ближнем Востоке и в Индокитае[583]

. К середине 1970-х перспективы демократии выглядели незавидно. Канцлер ФРГ Вилли Брандт сетовал, что «Западной Европе можно рассчитывать разве что еще на 20 или 30 лет демократии; после этого, оставшись без руля и ветрил, она будет затоплена обступившим ее морем диктатур». Американский сенатор и социолог Дэниел Патрик Мойнихэн придерживался того же мнения:

Либеральная демократия по американской модели все больше напоминает монархию в XIX веке: это архаичная форма правления, которая уцелела кое-где в изолированных или своеобычных местах и в определенных обстоятельствах даже неплохо работает, но просто неуместна в будущем. Это то, от чего мир уходит, а не то, к чему он идет[584]

.

Чернила еще не просохли на этих жалобах, как на мир обрушилась третья волна демократизации, больше напоминающая цунами. Военные и фашистские хунты пали в Южной Европе (в Греции и Португалии в 1974-м, в Испании в 1975-м), в Латинской Америке (в Аргентине в 1983-м, в Бразилии в 1985-м, в Чили в 1990-м) и в Азии (на Тайване и Филиппинах около 1986-го, в Южной Корее около 1987-го, в Индонезии в 1998-м). В 1989 году рухнула Берлинская стена, дав государствам Восточной Европы возможность перейти к демократии, а в 1991-м коммунизм потерпел крах и в Советском Союзе, расчистив России и большинству других союзных республик дорогу к аналогичным переменам. Некоторые из африканских стран изгнали своих авторитарных лидеров, а последние колонии европейских держав – в основном в бассейне Карибского моря и в Океании – обрели независимость, избрав в качестве начальной формы правления демократию. В 1989 году политолог Фрэнсис Фукуяма опубликовал свою знаменитую статью, в которой предположил, что либеральная демократия знаменует собой «конец истории» – не потому, что впредь ничего больше не случится, но потому, что мир приходит к согласию по поводу лучшей из возможных для человека форм правления и больше не станет ломать по этому поводу копья[585].

Идея Фукуямы оказалась невероятно популярным мемом: в последующие десятилетия рынок заполонили книги и журнальные статьи, возвещавшие «конец» природы, науки, религии, бедности, разума, денег, мужчин, юристов, болезней, свободного рынка и секса. Одновременно сам Фукуяма превратился в излюбленный объект насмешек для авторов редакционных колонок, которые, комментируя свежие плохие новости, язвительно объявляли о «возвращении истории» и укреплении различных альтернатив демократии вроде теократии в мусульманском мире или авторитарного капитализма в Китае. Казалось, что и сами демократии скатываются в авторитаризм: свидетельством этого выступали и победы популистов в Польше и Венгрии, и сосредоточение власти в руках Реджепа Эрдогана в Турции и Владимира Путина в России (возвращение султана и царя). Исторические пессимисты с привычным злорадством объявляли, что третья волна демократизации сменилась «отливом», «отступлением», «эрозией», «откатом» или «коллапсом»[586]. Демократизация, говорили они, была причудой Запада, навязывавшего свои вкусы всему миру; однако большей части человечества, похоже, отлично подходит авторитаризм.