Противостояние

Обратившись к нашему флагарту барону Гревеницу, мы получили полное одобрение, и в инструкцию по артиллерийской стрельбе отряда было внесено дополнение, разрешающее при невозможности пристрелки иными способами «Корейцу» уточнять дистанцию стрельбой десятидюймовки. При этом «Кореец» (мы на борту все его так зовем, без «Памяти…», так что, если не возражаешь, я дальше не буду отходить от этой экипажной традиции) должен при стрельбе постоянно показывать дистанцию на прицеле нашего орудия, чтобы все остальные корабли отряда могли ею пользоваться, ориентируясь по большим всплескам.

В сражении наш крейсер шел предпоследним в линии, «Рюрик» – концевым. Многие сейчас критикуют такую диспозицию, и я тоже, честно говоря, не знаю, чем руководствовался контр-адмирал Руднев, но у начальства свои резоны. «Рюрик», кстати, был довооружен старыми восьмидюймовыми орудиями и имел весьма внушительный бортовой залп, однако бронебойность этих пушек оставляла желать лучшего, поэтому старшие артиллеристы наши и «Рюрика» условились, что, по возможности, мы будем стрелять по одной цели. «Рюрик» фугасами, чтоб сбить огонь врага и нанести повреждения в небронированных частях, а мы бронебойными или коммонами, так как у нас новые пушки с высокой начальной скоростью.

За несколько дней до выхода мы начали аврал по снятию и передаче на хранение в порт деревянных предметов, да и вообще всего ненужного в бою, в том числе части шлюпок. И хотя ничего не говорилось о цели похода, мы знали – идем встречать «Ослябю» и «Аврору». У нас забрали все дальномеры, кроме двух (причем один оставили в нашей башне), и распределили их по остальным кораблям, так как «Россия», «Громобой» и «Рюрик» их не имели до этого вовсе.

Перед выходом в море меня и прапорщика Диких вызвал сам контр-адмирал Руднев и дал приказание стрелять в бою по собственному разумению по той цели, которую мы сочтем наиболее подходящей, и с дистанции, с какой сочтем возможным, не заботясь о расходе снарядов и разгаре ствола, так как после боя планировалась его замена (с доработкой станка) на почти такой же, захваченный на пароходе-контрабандисте вместе с боекомплектом.

На «Кореец» перед боем по приказанию Руднева в носовые погреба малокалиберных пушек и частично в погреба среднего калибра загрузили по полста дополнительных снарядов и зарядов для них. В бою, конечно, у нас было мало возможности подать в башню, но после него вполне можно было перегрузить в освободившийся родной погреб.

Адмирал сказал, что ожидает процент попаданий из нашего орудия от двух до десяти. Это от четырех до двадцати попаданий. И что другими наличными калибрами нашего отряда с дистанции более 25 кабельтовых броня крейсеров Камимуры не пробивается (это мы и так знали). Он также добавил, что наше орудие «снайперское» (от английского sniper – стрелок по бекасам), мне было лестно такое сравнение (в кают-компании, правда, начали острить что-то по поводу «из пушки по воробьям»). И в завершение беседы Руднев назвал нас товарищами, хотя формально товарищем был только прапорщик Диких, я же в бою еще участия не принимал.

Без особых происшествий мы достигли Сангарского пролива, у входа в который и встретились с пятью броненосными крейсерами Камимуры и шестью бронепалубными Того-младшего. Японцы как будто нарочно ждали нас, появившись из утренних сумерек между нами и Владивостоком на дистанции 90 кабельтовых. Сначала они вели себя нерешительно, медленно сближаясь на почти параллельных курсах. Я на такой дистанции из башни еще не мог видеть врага. Слишком низко. Но еще в порту мы перенесли наш второй оптический дальномер на марс и провели туда телефон, снятый из отсека минного аппарата (перед боем Руднев приказал не иметь мин при надводных аппаратах на броненосных крейсерах из опасения детонации). Наш старший артиллерист занял там место, управляя стрельбой.

Погода была отменная для стрельбы на предельную дистанцию – почти полный штиль и волна не более балла. Правда, к вечеру волнение увеличилось до двух баллов. Когда дистанция достигла 80 кабельтовых, мы произвели первый выстрел. Стреляли бронебойными: на таких дистанциях большие углы падения, и, попав, мы пробили бы врагу броневую палубу. Через полминуты первый снаряд упал между головным и вторым японскими броненосными крейсерами. Введя поправку по целику, сделали второй выстрел. Но на пятом выстреле с дальномера, наконец, сообщили, что расстояние уменьшается. Мы поняли, почему до этого были перелеты, и стали учитывать сближение. На 11-м выстреле (недолет) нам показалось, что мы взяли японский флагман в вилку (если этот термин можно применить для стрельбы в 1 выстрел в минуту), так как предыдущий был перелетом. Но мы ошиблись, 12-й снаряд также лег недолетом. Видимо, виновато было большое рассеивание снарядов на таких дистанциях (60 кабельтовых по прицелу).