Нынешним утром еще до рассвета она проползла на чердак, где в картонных коробках хранились вещи, оставшиеся от ее отца. Отец был моряком торгового судна. Он бросил мать Ирмы в конце 60-х — та сама все рассказала дочери, ничего не скрывая. Ее отец был животным; он напивался и жаждал ее изнасиловать. Они все одинаковы. Стоит тебе выйти замуж, как мужчина получит право насиловать тебя, когда ему только захочется. Даже днем. Мать Ирмы характеризовала уход своего мужа двумя словами — теми самыми, которые Ирма могла бы отнести к смерти почти всех — мужчин, женщин и детей на свете: «Невелика потеря».
В большинстве коробок не было ничего, кроме дешевых безделушек, купленных в заграничных портах: сувенир из Гонконга, сувенир из Сайгона, сувенир из Копенгагена. Был альбом с фотографиями; почти на всех был запечатлен ее отец на корабле, иногда улыбающийся прямо в объектив и обнимающий за плечи парочку своих дружков — таких же животных, как он сам. Что ж, возможно, та зараза, которую здесь называли «Капитан Скороход», настигла его там, куда он сбежал, где бы это ни было. Невелика потеря.
Но на чердаке стояла еще одна деревянная коробка с маленькими золочеными петельками, и в ней хранился пистолет 45-го калибра. Он лежал на красной бархатной подушечке, а в потайном отделении под бархатной подушечкой были патроны. Они все позеленели и будто заплесневели, но Ирма решила, что они сгодятся. Патроны делают из металла. Это вам не сыр и не молоко, чтобы портиться.
Стоя под чердачной паутиной, она зарядила пистолет и спустилась вниз, чтобы позавтракать за своим кухонным столом. Больше она не станет прятаться, словно мышка в норе. Теперь она вооружена. И пускай насильники пеняют на себя.
Днем она вышла на переднее крыльцо почитать книжку. Эта книга называлась «Дьявол жив и здравствует на планете Земля». Довольно жуткая и в то же время веселая вещица. И вполне соответствующая моменту. Неблагодарные грешники получили по заслугам, о чем и предупреждала книга. Они все исчезли. Кроме нескольких насильников-хиппи, а с
В два часа вернулся мужик со светлыми волосами. Он был так пьян, что еле держался на ногах. При виде Ирмы его лицо просветлело — наверняка от мысли: до чего же ему повезло, что он в конце концов отыскал хоть одну «телку».
— Эй, крошка! — заорал он. — Остались лишь ты да я!
Как же долго я… — Он осекся, и ужас затуманил его лицо, когда он увидел, что Ирма отложила книгу и подняла пистолет 45-го калибра. — Эй, послушай, убери эту штуку… Он… он заряжен?
Ирма нажала на спуск. Пистолет разорвался, убив ее на месте. Невелика потеря.
Джордж Макдугалл жил в Ньяке, штат Нью-Йорк. Он преподавал математику в средней школе, специализируясь на работе с отстающими. Они с женой были ревностными католиками, и Харриетт Макдугалл родила ему одиннадцать детей — девятерых мальчиков и двух девочек. Итак, начиная с 22 июня, когда его девятилетний сын Джефф свалился с диагнозом «гриппозное воспаление легких», и до 29 июня, когда его шестнадцатилетняя дочь Патриция (о Господи, до чего же она была юная и такая трогательно-прекрасная!) умерла от того, что оставшиеся в живых уже называли «горловой заразой», на его глазах скончались двенадцать человек, которых он любил больше всего на свете, в то время как сам он оставался здоровым и чувствовал себя превосходно. Он, бывало, шутил в школе, что никак не может запомнить всех своих детей по именам, но зато очередность их смертей навсегда отпечаталась у него в памяти: Джефф — 22-го, Марти и Хелен — 23-го, его жена Харриетт, Билл, Джордж-младший, Роберт и Стэн — 24-го, Ричард — 25-го, Дэнни — 27-го, трехлетний Фрэнк — 28-го, и последняя — Пат, которой как раз перед самым концом, казалось, начало становиться лучше.
Джордж думал, что сойдет с ума.
Десять лет назад он по совету врача начал бегать трусцой. Он не играл ни в теннис, ни в гандбол, платил мальчишке (конечно, одному из своих собственных), чтобы тот косил лужайку возле дома, а когда Харриетт просила его купить хлеба, садился в машину и ехал до ближайшего магазинчика на углу их квартала. «Ты набираешь вес, — сказал доктор Уорнер. — Сидячий образ жизни. Вредно для сердца. Попробуй бегать трусцой».
Он купил спортивный костюм и стал бегать каждый вечер — сначала понемногу, а потом все дольше и дольше. Первое время он стеснялся, уверенный, что все соседи таращатся ему вслед и крутят пальцем у виска, но потом к нему подошли несколько мужчин, которым он до этого лишь махал рукой издали, когда они поливали свои лужайки, и спросили, можно ли им присоединиться к нему — наверное, группа привлекала их своей надежностью. К этому времени двое старших мальчиков Джорджа тоже примкнули к нему. Это превратилось в своего рода соседский клуб, и хотя членство в нем постоянно менялось — кто-то выбывал, кто-то появлялся, — клуб оставался клубом.