Противостояние.Том I

— Знаете, — наконец сказал Бейтман, — я, в общем, оптимист. Быть может, потому, что я неприхотлив. Оттого-то меня так здорово недолюбливали окружающие. У меня есть свои недостатки: как вы уже успели убедиться, я слишком много болтаю, и я отвратительный художник, а кроме того, всегда был крайне безалаберным в обращении с деньгами. Иногда последние три дня перед зарплатой сидел на одних сандвичах с ореховым маслом. В Вудсвилле был известен тем, что открывал депозитные счета, а потом закрывал их через неделю. Но я никогда не разрешал себе унывать по этому поводу, Стю. Эксцентричный оптимист — вот кто я. Единственным проклятием моей жизни были сны. С самого детства меня мучили удивительно яркие сны. В большинстве своем отвратительные. В детстве это были тролли, притаившиеся под мостами и хватавшие меня за ноги, или ведьмы, превращавшие меня в птицу… Я открывал рот, чтобы закричать, но оттуда вырывалось лишь хриплое карканье. Вам когда-нибудь снились плохие сны, Стю?

— Случалось, — ответил Стю, вспоминая про Элдера, преследовавшего его в кошмарных снах, про нескончаемые коридоры лабиринтов, освещенные холодным светом флюоресцентных ламп и наполненные эхом.

— Тогда вы поймете. Будучи подростком, я прошел через стандартную дозу обычных сексуальных снов, и сухих, и влажных, но порой они перемежались со снами, в которых бывшая со мной девчонка превращалась в жабу, змею или даже разлагающийся труп. С возрастом мне стали сниться сны о крахе карьеры, о деградации, о самоубийстве, сны о страшной случайной смерти. Самым частым был тот, где меня медленно раздавливал насмерть подъемник бензоколонки. Я полагаю, все это — обычные вариации детских кошмаров с троллями. Я действительно считаю, что подобные сны — обыкновенная психологическая разрядка, и они скорее дарованы людям из милости, чем из проклятия.

— Если вы умеете избавляться от них и они не накапливаются.

— Точно. Существуют разные толкования снов и их роли — самые интересные у Фрейда, но я всегда считал, что у них простая функция рвотного, и не более того: сны — это способ психики время от времени как следует разгружаться. И те люди, которым не снятся сны или которые просто не могут их вспомнить, когда просыпаются, страдают своего рода умственным запором. Ведь в конечном счете единственным ощутимым вознаграждением за пережитый ночной кошмар является пробуждение и осознание, что это был всего лишь сон.

Стю улыбнулся.

— Но недавно мне приснился очень плохой сон. Он повторяется, как и тот, в котором меня давит подъемник, но тот по сравнению с теперешним просто сладкий леденец. Он не похож ни на один из снов, которые мне когда-либо снились, но каким-то странным образом он напоминает все их сразу. Это словно… Словно слияние всех плохих снов в один. И, просыпаясь, я чувствую себя отвратительно — как будто это был вовсе не сон, а видение наяву. Я понимаю, каким безумием это может показаться, но…

— А что это?

— Это человек, — тихо сказал Бейтман. — По крайней мере я думаю, что человек. Он стоит на крыше высокого здания, а может, на вершине какого-то утеса. Чем бы это ни было, но оно такое высокое, что уходит вниз в туман на тысячи футов. Близится закат, но он смотрит в другую сторону — на восток. Иногда на нем что-то вроде голубых джинсов и куртки из грубой ткани, но чаще он в какой-то хламиде с капюшоном. Мне никогда не видно его лица, но я вижу его глаза. Они красные. И у меня такое чувство, будто он ищет меня — и рано или поздно он меня найдет или силой заставит прийти к нему, и… Это будет моя смерть. Я пытаюсь закричать и… — Смущенно передернув плечами, он умолк.

— И тогда вы просыпаетесь?

— Да.

Они посмотрели на Коджака, трусящего к ним, и Бейтман погладил его, когда тот сунул нос в алюминиевую миску и прикончил остаток пирога.

— Ну, я думаю, это всего лишь сон, — сказал Бейтман, вставая и морщась от хруста в коленях. — Если бы я пошел; к психоаналитику, наверное, тот сказал бы, что в данном сне выражается мой неосознанный страх перед лидером или лидерами, которые закрутят все заново. Быть может, страх перед техникой в целом. Потому что я и впрямь считаю, что все заново возникшие сообщества, по крайней мере в западном мире, опять сделают технику краеугольным камнем. Жаль, да это вовсе и не нужно, но так будет, потому что мы все попались на эту удочку. Они не вспомнят или не захотят вспомнить, в какую ловушку мы сами себя загнали. Грязные реки, с озоновые дыры, атомные бомбы, изгаженная атмосфера… Они будут помнить только то, что когда-то могли проводить ночи в тепле, не прилагая больших усилий. Как видите, помимо всех остальных моих недостатков, я еще и луддит. Но это сон… Он давит на меня, Стю.

Стю ничего не ответил.