Много лет назад в моей семье появился тритон Эдичка, названный так в честь общего кумира, писателя Лимонова. Он поселился по соседству с Фёдором Михайловичем, чёрным пауком-птицеедом — существом неопределённого пола. Года через четыре Фёдор Михайлович оставил нас, поскольку оказался самцом, а это всегда трагедия. Фёдор Михайлович достиг возраста женитьбы и отрастил большие красные щёки. В этот момент теоретически он должен был встретить самку, поразить её этими щёками, овладеть, после чего осчастливленная самка откусывала пауку голову и питалась дорогими останками, пока не подрастут милые паучата. «Живи сто лет, Фёдор Михайлович», обнадёжила я паука, поскольку сватовство Фёдора в мои планы не входило. Но ФМ не знал, что делать со свободой, и покончил жизнь самоубийством, исхитрившись откусить голову самому себе.
Тритон Эдичка не заметил бушующих вокруг него страстей, как никогда не замечал собаки, пинчера Маси, её счастливого замужества, а после и многочисленного потомства, которое Эдичку визуально фиксировало, но, ввиду собачьей анатомии, Эдичка оставался недоступным. Так прошло ещё лет пять: тритон по утрам получал свою креветку, удивляя нас аппетитом и долгожительством, и ставил всех в игнор.
Стабильная Эдичкина жизнь закончилась в ту минуту, когда в доме появился зачуханный котёнок с уральской зоны. Собственно, это и была Чуйка, потомственная зечка. Чуйка сразу поставила себя в доме, дав по морде собакам, с опаской подошедшим понюхать, чего притащили. Она так и воцарилась среди собак — старшей пионервожатой: вроде бы своя, но всегда можно огрести от неё поджопник, а сдачи дать им и в голову не приходит.
К тритону-долгожителю Эдичке юная кошачья поросль отнеслась с большим прикладным интересом и безо всякого уважения — хотя бы к сединам. Чуйка утвердилась во мнении, что перед ней лосось. После того как пару раз мы вытащили обезумевшего Эдичку из молодых когтей народившегося кровавого режима, террариум переехал в застеклённый шифоньер, запирающийся на ключ.
Постепенно Чуйка утратила к нему интерес, а Эдичка, заработав неврастению, окончательно потерял связь с внешним миром, живя в шифоньере. Наш Мафусаил прожил лет семь и в поздней зрелости стал периодически обрастать неприятной бородкой — тогда я извлекала его из террариума и промывала проточной водой, чего Эдичка очень не любил. По утрам он стабильно получал свою креветку, а если я задерживалась — он начинал вставать на дыбки и стучать лапкой в стекло.
Другие звери ревновали Эдичку к креветке — остальным креветка была не положена. Иногда мне казалось, что они проводят собрания с целью принятия жёсткой резолюции по креветке. Однако, будучи кошкой и двумя собаками, к совместным действиям единым фронтом они оказались неспособны — собаки-то ещё вполне могли составить небольшую стаю пинчеров, а вот в безусловных лидерских качествах Чуйки всегда превалировал эгоцентризм.
Собаки были значительно старше Чуйки и ушли на радугу, прожив довольно долгую и счастливую жизнь. И Чуйка осталась одна. Пришла пора и ей эмигрировать.
Сейчас она в Берлине и единственная из всех нас, уехавших членов моей семьи, демонстрирует полнейшее удовлетворение эмиграцией. Я убеждена, что она что-то такое поняла про перемену мест — как понимает это и такса Зинка.
Больше всего Чуйке нравятся трубочисты. Она живёт на восьмом этаже, и ей хорошо видны крыши. Она уже знает, она видела трубочистов и ждёт и высматривает их. И если трубочист явился — Чуйка садится на задние лапы и вытягивается, становясь похожей на суриката в стойке. Это такое страшно интересное кошачье кино. Что-то вроде шпионского триллера. И она знает, что завтра покажут новый сезон.
Тюрьмы народов мира. Скандинавия
Котики, мужья и московский дворовый фольклор — важнейшие, на мой взгляд, составляющие полноценной жизни женщины. У меня к этому очень органично добавилась тюрьма. Тюрьма — это не только «скорбное дело», как любят говорить тюремщики в России. «Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего истребны люди твёрдые, добрые и весёлые» — в любой наше зоне или СИЗО уж где-нибудь да и висит эта цитата. Чаще у начальства или в стенгазете в унылом коридоре.
Я много бывала в украинских тюрьмах. Там висит обычно такое: «Карати может лишь Господь. Ми люди, повиннi выправляли злочинцев». Вот да, когда караешь, веселиться-то особо не подобает, мне кажется.