Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р.

Снова развернулась общественная дискуссия: пускать жриц в тюрьму или нет, а если да, то кто должен платить? Мужик с яхтой говорит: я, конечно, могу и сам заплатить, но у меня тут в тюрьме лимит ежемесячных расходов. Вы или лимит поднимайте с учётом специфики, или пусть государство оплачивает, даром, что ли, я налоги плачу.

Налоги да, это святое. Не знаю, чем дело закончилось, может, оно в Суде по правам человека уже.

С заключёнными мы вволю пообщались на природе. Привезли нас во дворец — ну не то чтобы королевский, без позолоты, скромный такой здоровенный дворец. Оказалось, что это что-то типа нашей колонии-поселения. Заключённые, конечно, живут не во дворце — им там было бы неудобно, он всё же старый и неприспособленный. Во дворце всякая канцелярия, бухгалтерия, классы для разнообразных полезных занятий типа компьютерной грамотности или уже программирования, посерьёзней. В бывших конюшнях мастерские. Пруд. Лебеди в пруду. Поодаль теплицы, выращивают свежую зелень, поставляют в супермаркеты и на пакетах специально указывают: вот, мол, выращено руками заключённых. Покупайте наш латук и лук, тем самым вы помогаете делу трудового перевоспитания. Что-то в этом духе, но более душевно.

Заключённые живут в домиках на полянке за дворцом, на берегу пруда с лебедями. Одноэтажные вытянутые красные домики — похоже на дорогую турбазу секции трезвости в клубе любителей классической литературы.

Ну с трезвостью понятно, а литература — потому что книги кругом. И довольно зачитанные. И заключённые правда читают или разумно делают вид, что читают. Однако ж так случайно и зачитаться можно, что и происходит.

Один домик стоит отдельно и огорожен от всех остальных.

— А там кто у вас?

— А здесь досиживают срок люди, осужденные за преступления против половой неприкосновенности. Они сидят обычно в строгих условиях, а здесь те, кто вроде как твёрдо встал на путь исправления. Они отдельно, потому что им нельзя со всеми. Таким туго приходится в любой тюрьме мира.

Это точно.

— А столовая где у вас?

— Что, простите?

— Ну где готовят и все вместе едят.

— А в России что — кто-то специально готовит для заключённых?

— Ну да. Должны же они питаться.

— Вы слишком богатая страна. Надо же — столовая для заключённых!.. У вас их там балуют. Нет. У нас заключённые готовят себе сами. Каждый себе сам. Ну часто один угощает всех остальных или кого захочет, например, блюдами своей национальной кухни. Мы считаем, что заключённым полезно готовить. Они учатся, это развивает мелкую моторику, а потом он сможет готовить дома для себя и своей семьи. Конечно, он имеет право питаться только чипсами и консервами, если ему лень готовить. Но к ним приходят доктор и диетолог и рассказывают, как правильно питаться. Мы вообще-то следим, чтобы они питались сбалансированно. А потом, если завести общую кухню, то как будут соблюдены религиозные права или права веганов? А? Вот как их у вас соблюдают?

Эх, датчане(((

К нам подошли несколько парней в спортивных костюмах. Чистенькие и с целыми зубами, а в остальном как наши, не отличить.

— Можно с ними поговорить?

— Да сколько хотите. Просто помните, что вам нельзя спрашивать, за что они сидят. Это личные данные. Только если сами расскажут.

Ога, а у нас на каждой шконке написано, кто за что.

— Парень, а ты когда выходишь?

— Не скоро, через два месяца.

— А срок у тебя какой?

— Большой. Полгода. Вообще, суки, ни за что сижу! Потому что датчане — страшные националисты, они ненавидят выходцев из другого мира! Вот я гренландец, малочисленная народность. Подумаешь, на свадьбе пострелял в воздух из незарегистрированного ружья! Не убил же никого. Проклятый судья, ублюдок прокурор! И ружьё ещё отняли, напиши у себя в газете.

— А я за наркотики сижу, — вполне охотно вступает в разговор смуглый и чернобородый молодой парень. Похоже, они с эскимосом друзья. — У меня здесь самый большой срок, год. Мне тут понравилось. Я, пожалуй, попробую стать фермером, когда освобожусь. Я научился тут кое-что выращивать.

Коноплю, видимо, собрался выращивать начинающий фермер. Вообще-то у него это крупными буквами светящейся строкой на лбу написано. Осенила парня свежая дебютная идея.

— А ты откуда родом? — спрашиваю смуглого бородатого, который ещё и в оранжевой чалме.

— В смысле? Я датчанин. Из Одена. Там Ганс Христиан Андерсен родился. И я. Пошли кухню мою покажу, ты спрашивала, я слышал.

Я стала крутить головой, пытаясь получить разрешение сотрудника колонии. Но он куда-то делся. Переводчик, молодой датчанин, пожал плечами — «Тебе же не запретили, иди».

Ну и пошли. Внутри тоже всё такое свежее, ну правда — турбаза после перерезания ленточки. Кухня не хуже, а то и получше, чем во многих студенческих кампусах. Очень большая, одна на несколько комнат (которые именно комнаты на одного, а не камеры). Оборудована очень серьёзно. Печь такая, печь сякая, гриль, микроволновки, холодильники, посуда, и всё блестит. Ножи. Много разных отдельных ножей. Отдельно набор книг о вкусной и здоровой пище на разных языках, включая русский.

— Русские сидят?