При первом удобном случае К. собирался это обдумать, а кроме того, Шварцер еще с первого вечера был перед ним виноват, и вина эта ничуть не умень-шалась оттого, что все события следующих дней, в сущности, подтвердили
правоту Шварцера в том, как он принял К. Никак нельзя было забыть, что
этот прием, может быть, и задал тон всему последующему. Из-за Шварцера
все внимание властей уже с первых минут было обращено на К., когда он, совсем чужой в Деревне, без знакомых, без пристанища, измученный дорогой, беспомощный, лежал там на соломенном тюфяке, беззащитный против нападок любых чиновников. А ведь, пройди та ночь спокойно, все могло бы обойтись почти без огласки; во всяком случае, о К. никто ничего не знал бы, никаких подозрений он не вызывал бы, и каждый, не задумываясь, приютил бы его
у себя, как и всякого другого путника; все увидели бы, что он — человек полезный и надежный, об этом заговорили бы в округе, и, наверно, он вскоре устроился бы где-нибудь хотя бы батраком. Разумеется, власти узнали бы об этом.
Но тут была бы существенная разница: одно дело, когда переполошили из-за
него среди ночи Центральную канцелярию или того, кто оказался там у телефона, потребовали немедленного решения — правда, с притворным по-добострастием, но все же достаточно назойливо, да еще через Шварцера, не
пользующегося особым благоволением верхов, а другое дело, если вместо всей
этой суматохи К. пошел бы на следующий день в приемные часы к старосте, постучал бы, как положено, представился бы в качестве странника, который
уже нашел пристанище у одного из местных жителей, и, возможно, завтра
с утра отправился бы в путь, если только, что маловероятно, не нашел бы
здесь работу — разумеется, всего на несколько дней, дольше он оставаться ни
в коем случае не намерен. Примерно так все обошлось бы, не будь Шварцера.
Администрация занялась бы тогда его делом, но спокойно, по-деловому, без
того, чтобы заинтересованное лицо проявляло нетерпение, что особенно ей
ненавистно. Правда, К. тут ни в чем виноват не был, вся вина лежала на Шварцере, но Шварцер был сыном кастеляна и внешне держался вполне коррект-но, значит, вина падала на К. А какой смехотворный повод вызвал все это?
Быть может, немилостивое настроение Гизы, из-за которого Шварцер без сна
316
ф. кафка
шатался в ту ночь и потом выместил свои неприятности на К.? С другой стороны, однако, можно было сказать, что К. очень многим обязан такому поведению Шварцера. Только благодаря этому стало возможным то, чего К. самостоятельно никогда бы не достиг и что со своей стороны вряд ли бы допусти-ло начальство, — а именно то, что К. с самого начала без всяких ухищрений, лицом к лицу, установил прямой контакт с администрацией, насколько это
вообще было возможно. Однако выиграл он от этого немного, правда, К. был
избавлен от необходимости лгать и действовать исподтишка, но он становился почти беззащитным и, во всяком случае, лишался какого бы то ни было преимущества в борьбе, так что он мог бы окончательно прийти в отчаяние, если
бы не сознался себе, что между ним и властями разница в силах настолько
чудовищна, что любой ложью и хитростью, на какие он был способен, все равно изменить эту разницу хоть сколько-нибудь существенно в свою пользу он
никогда не смог бы. Впрочем, эти мысли служили К. только для самоутеше-ния, Шварцер по-прежнему оставался у него в долгу, и, может быть, повредив
ему тогда, он теперь мог бы ему помочь, а такая помощь понадобится К. в любых мелочах, на первых же шагах — вот и сейчас, когда и Варнава, по-видимому, снова от него отступился.
Из-за Фриды К. весь день не решался навести справки у Варнавы в доме; для того чтобы не принимать его в комнате при Фриде, он все время работал
в саду, задержавшись там и после работы в ожидании Варнавы, но тот не пришел. Теперь оставалось хоть на минутку зайти к его сестрам, хотя бы спросить
с порога и сразу вернуться назад. И, воткнув лопату в снег, он побежал бегом. Задыхаясь, он добежал до дома Варнавы, коротко постучав, рванул дверь
и, не замечая, что делается в горнице, спросил: «А Варнава все еще не вернулся?» — и только тогда увидел, что Ольги нет, а старики снова сидят в другом
конце у стола в каком-то оцепенении, еще не понимая, что происходит у дверей, они только медленно повернули головы; Амалия, лежавшая у печи под
одеялами, при появлении К. испуганно привскочила и, схватившись рукой за
лоб, словно старалась прийти в себя. Если бы Ольга была дома, она сразу ответила бы на вопрос и К. смог бы тотчас же уйти, а тут ему пришлось подойти к Амалии, протянуть ей руку, которую она молча пожала, и попросить ее