Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

то чтобы стыдно или унизительно, нет, это можно было бы перенести, но нас, особенно в грустные часы — а их у нас с Варнавой бывает немало, — нас это

заставляет сомневаться во всем. Служит ли он на самом деле в Замке? — спрашиваем мы себя; да, конечно, он бывает в канцеляриях, но являются ли канцелярии частью Замка? И даже если канцелярии принадлежат Замку, то те ли

это канцелярии, куда разрешено входить Варнаве? Он бывает в канцеляриях, но они — только часть канцелярий, потом идут барьеры, а за ними другие канцелярии. И не то чтобы ему прямо запрещали идти дальше, но как он может

идти дальше, раз он уже нашел своих начальников, и они с ним договорились

и отправили его домой. Кроме того, там за тобой постоянно наблюдают, по

крайней мере так всем кажется. И даже если бы он прошел дальше, какая от

этого польза, если у него там никаких служебных дел нет и он там будет лишним? Но ты не должен представлять себе эти барьеры как определенные границы. Варнава всегда твердит мне об этом. Барьеры есть и в тех канцеляриях, куда он ходит, но есть барьеры, которые он минует, и вид у них совершенно

такой же, как у тех, за которые он еще никогда не попадал, поэтому вовсе не

надо заранее предполагать, что канцелярии за теми барьерами существенно

324

ф. кафка

отличаются от канцелярий, где уже бывал Варнава. Но в грустные часы именно так и думается. И тогда одолевает сомнение, и никуда от него не денешься.

Да, Варнава разговаривает с чиновниками, Варнаве дают поручения. Но какие это чиновники, какие это поручения? Теперь он, по его словам, прикреплен к Кламму и получает поручения от него лично. А ведь это очень много, даже старшие слуги так высоко не подымаются; может быть, это даже слишком много, вот что пугает. Подумай только — иметь дело непосредственно

с самим Кламмом, говорить с ним лично! Ведь это так и есть. Ну да, так оно

и есть, но почему тогда Варнава сомневается, что чиновник, которого называют Кламмом, действительно и есть Кламм?

— Слушай, Ольга, — сказал К., — ты, видно, хочешь пошутить, ну разве

можно сомневаться, как выглядит Кламм, ведь его внешность всем знакома, я сам его видел.

— Нет, конечно, К., — сказала Ольга, — вовсе это не шутки, а серьезная

моя тревога. Но рассказываю я тебе об этом вовсе не для того, чтобы облегчить душу и переложить тягость на тебя, а потому, что ты спрашивал о Варнаве и Амалия поручила мне все тебе рассказать, да я и сама считаю, что тебе это

будет полезно. И еще я это делаю ради Варнавы, чтобы ты не возлагал на него

слишком больших надежд, не то потом ты в нем разочаруешься, а он от этого

будет страдать. Он такой чувствительный, обидчивый: например, сегодня он

не спал всю ночь оттого, что ты вчера вечером был им недоволен, ты как будто

сказал, что для тебя очень плохо иметь только такого посыльного, как Варнава. От этих слов он совсем лишился сна. Ты-то сам, наверно, не заметил, как он

был взволнован, посыльные из Замка обязаны владеть собой. Но ему нелегко, даже с тобой ему трудно. Ты, конечно, считаешь, что требуешь от него немногого, ты к нам пришел со своими сложившимися понятиями о службе посыльного и по ним ставишь свои требования. Но в Замке совсем другие понятия

о службе посыльных, они никак не вяжутся с твоими, даже если бы Варнава

целиком жертвовал собой ради службы, а он, к сожалению, иногда готов и на

это. Конечно, надо было бы подчиниться, тут и возразить ничего нельзя, если

бы мы не сомневались, действительно он служит посыльным или нет. Разумеется, при тебе он никак не смеет высказывать сомнение, для него это значило

бы подорвать свое собственное существование, грубо нарушить законы, которым он, по его мнению, еще подчиняется, и даже со мной он не может говорить свободно, я и ласками и поцелуями выманиваю у него все мысли, да

и то он сопротивляется, никак не хочет сознаться, что он и вправду сомневается. В чем-то он кровно похож на Амалию. Никак мне всего не скажет, хоть

я одна у него в поверенных. И о Кламме мы иногда говорим, я-то Кламма еще

не видела, сам знаешь — Фрида меня недолюбливает и никогда не позволила бы мне на него взглянуть, но, конечно, в Деревне его с виду знают, кое-кто

и видел, все о нем слышали, и из этих встреч, из этих слухов, а также из всяких непроверенных косвенных свидетельств создалось представление о Кламме, и в основном, наверно, оно соответствует действительности. Но только

замок

325

в основном. Это представление непрестанно меняется, наверно, даже больше, чем меняется сама внешность Кламма. Он выглядит совершенно иначе, когда появляется в Деревне, чем когда оттуда уходит; иначе — до того, как вы-пьет пива, и совсем иначе потом; когда бодрствует — иначе, чем когда спит; иначе — в беседе, чем в одиночестве, и, что, конечно, вполне понятно, он совсем иначе выглядит там наверху, в Замке. Но даже в Деревне его описывают

по-разному: по-разному говорят о его росте, о манере держаться, о густоте

его бороды, вот только его платье все, к счастью, описывают одинаково — он