Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

стоит, с каждым так бывает. Но ведь в конце концов Варнаве дают поручение, мне самому он уже доставил два письма.

— Может быть, мы и не правы, — сказала Ольга, — и зря жалуемся, особенно я, ведь я-то знаю все только понаслышке, и мне, девушке, не понять

всего, что понимает Варнава, а он к тому же многое, очень многое скрывает.

Но ты послушай, что делается с этими письмами, например с письмами к тебе.

Эти письма Варнава получает не от самого Кламма непосредственно, а от

писаря. В любой час, в любой день — потому-то эта служба, хоть и кажется

Обычно Варнаву проводят в огромную канцелярию, но это не канцелярия Кламма,вообще это не чья-то личная канцелярия.

328

ф. кафка

легкой, на самом деле очень утомительна — писарь вспоминает о нем и подзывает к себе. Кажется, что Кламм тут ни при чем, он спокойно читает себе свою

книгу; правда, иногда в ту минуту, как входит Варнава, Кламм протирает пенсне — впрочем, он это делает и так довольно часто — и, может быть, смотрит

на Варнаву, если только он вообще что-нибудь видит без пенсне, в чем Варнава очень сомневается; обычно Кламм при этом зажмуривает глаза, кажется, что он заснул и протирает стеклышки во сне. В это время писарь ищет у себя

под столом в груде писем и документов письмо, адресованное к тебе, так что

письмо вовсе не написано сию минуту, наоборот, судя по состоянию конвер-та, письмо очень старое и уже давно там завалялось. Но если письмо старое, зачем они заставляли Варнаву ждать так долго? Да и тебя тоже? И письмо ждало долго и, должно быть, уже устарело. А из-за этого про Варнаву идет худая

слава, будто он плохой, медлительный посыльный. Писарю, конечно, легко, он просто дает Варнаве письмо, говорит: «От Кламма для К.» — и отпускает

Варнаву. И тогда Варнава мчится домой, задыхаясь, спрятав под рубаху, ближе к телу, долгожданное письмо, и мы с ним садимся вот тут, на эту скамейку, как сейчас, и он мне все рассказывает, и мы обсуждаем каждую подробность, расцениваем, чего же он достиг, и в конце концов устанавливаем, что достиг

он немногого, да и это немногое сомнительно; у него пропадает желание передавать письмо по адресу, но и спать ему неохота, тогда он берется сапожни-чать и просиживает за верстаком всю ночь. Вот какие дела, К., вот в чем моя

тайна, теперь ты уже не станешь удивляться, что Амалия об этом ничего знать

не хочет.

— А как же с письмом? — спросил К.

— С письмом? — переспросила Ольга. — Ну, через некоторое время, если

я буду очень наседать на Варнаву — а ведь проходили дни, недели, — он наконец возьмет письмо и отправится передавать его по назначению. В таких

внешних делах он очень от меня зависит. Ведь мне легче взять себя в руки, после того как забудется первое впечатление от его рассказа; а он не в состоя нии

это сделать, наверно, оттого, что знает больше меня. А тогда я могу ему сказать: «Что же ты, в сущности, хочешь, Варнава? О какой карьере, о какой цели

ты мечтаешь? Неужто ты дойдешь до того, что ты нас — а главное, меня —

должен будешь совсем покинуть? Уж не к этому ли ты стремишься? И не зря

ли я об этом думаю, но ведь иначе мне никак не понять, почему ты так ужасно

недоволен тем, чего ты уже достиг? Оглянись же вокруг, посмотри: разве кто-нибудь из наших соседей поднялся так высоко? Правда, у них положение другое, чем у нас, и нет никаких оснований стремиться выйти за пределы своего

хозяйства, но даже без всяких сравнений надо признать, что у тебя все идет

отлично. Препятствий, конечно, много, много сомнений, разочарований, но

ведь это только и значит — и нам это давно известно, — что тебе ничего не достается даром, что ты должен каждую мелочь брать с бою, но тем больше у тебя

оснований гордиться, а не впадать в уныние. А кроме того, ведь ты борешься

и за нас! Разве это тебе безразлично? Разве это не придает тебе новых сил?

замок

329

А что я стала счастливой, нет, даже немного высокомерной оттого, что у меня

такой брат, разве это не придает тебе уверенности? Честное слово, ты меня ра-зочаровываешь, но не в том, чего ты добился в Замке, а в том, чего я добилась

в отношении тебя! Ты имеешь право заходить в Замок, ты постоянный посетитель канцелярий, проводишь целые дни в одном помещении с Кламмом, тебя официально считают посыльным, ты рассчитываешь получить формен-ное платье, тебе поручают передачу важных документов, — вот кто ты такой, вот что тебе разрешено, а ты приходишь домой, и, вместо того чтобы нам с тобой обняться, плача от счастья, ты при виде меня как будто совсем падаешь

духом, во всем ты сомневаешься, тебя только и тянет к сапожному верстаку, а письмо, этот залог нашего будущего, ты откладываешь в сторону». Все это

я ему говорю, и бывает, что после ежедневных уговоров он со вздохом берет

письмо и уходит. Но должно быть, мои слова тут ни при чем, просто его снова

тянет в Замок, а не выполнив поручения, он туда явиться не смеет.

— Но ведь ты во всем права, ты ему все говоришь правильно, — сказал