всегда носит один и тот же черный длиннополый сюртук. Но в этих разногла-сиях ничего таинственного, конечно, нет; и понятно, что разное впечатление
создается в зависимости от настроения в минуту встречи, от волнения, от бесчисленных степеней надежды или отчаяния, в которых находится тот, кому, правда лишь на минуту, удается видеть Кламма. Я тебе пересказываю только
то, что мне так часто объяснял Варнава, и, в общем, если человек лично и непосредственно не заинтересован, то он на этом может успокоиться. Но мы
успокоиться не можем — для нас жизненно важный вопрос: говорил ли Варнава с самим Кламмом или нет.
— Для меня тоже не меньше, чем для вас, — сказал К., и они еще ближе
пододвинулись друг к другу на скамье.
Хотя невеселый рассказ Ольги и расстроил К., однако ему было на руку, что тут он соприкоснулся с людьми, судьба которых хотя бы внешне очень походила на его судьбу, поэтому он мог примкнуть к ним, мог найти с ними общий язык во многом, а не только в некоторых вещах, как с Фридой. И хотя
постепенно у него пропадала всякая надежда на успешный исход миссии Варнавы, однако чем хуже приходилось Варнаве там, наверху, тем ближе становился он ему тут, внизу. К. и предполагать не мог, чтобы в самой Деревне у людей могла возникнуть такая тоска и неудовлетворенность, как у Варнавы и его
сестры. Правда, все было далеко не так ясно и в конце концов могло оказаться
совсем не так, нельзя было сразу поддаваться внешней наивности Ольги или
доверять искренности Варнавы.
— Варнава хорошо знает все, что говорится о внешности Кламма, — продолжала Ольга, — он собрал для сравнения много, пожалуй даже слишком
много, всяких высказываний о внешности Кламма, даже однажды сам видел
Кламма в Деревне, через окно кареты, и все же — как ты это объяснишь? —
когда он пришел в одну из канцелярий Замка и ему показали среди множества
чиновников одного, сказав, что это Кламм, он его не узнал и долго потом не
мог привыкнуть, что это и был Кламм. Но если спросить Варнаву, чем тот человек отличается от обычного представления о Кламме, Варнава тебе ничего
не сможет ответить, вернее, он ответит, даже опишет того чиновника в Замке, но его описание во всем совпадает с тем, как обычно нам описывают Кламма.
«Ну послушай, Варнава, — говорю я ему, — чего же ты сомневаешься, чего ты
мучаешься?» И тогда он, в явном смущении, начинает перечислять все особые
приметы того чиновника в Замке, но кажется, будто он их скорее выдумывает,
326
ф. кафка
чем описывает, да, кроме того, все это такие мелочи — ну, например, это касается особой манеры кивать головой или расстегнутых пуговиц на жилете, так
что невозможно принимать эти мелочи всерьез. Но по-моему, гораздо важнее, как Кламм общается с Варнавой. Варнава очень часто мне это описывал, обрисовывал. Обычно Варнаву проводят в огромную канцелярию, но это не
канцелярия Кламма, вообще это не чья-то личная канцелярия. Это комната, разделенная по длине от стенки к стенке общей конторкой, причем одна
часть комнаты так узка, что два человека с трудом могут разминуться, — и там
размещаются чиновники, а в другой части, в широкой, находятся просители, зрители, слуги и посыльные. На конторке лежат раскрытые большие книги, за
ними стоят чиновники и читают. Причем они читают не одну и ту же книгу, а обмениваются, но не книгами, а местами, и Варнаву больше всего удивляет, как им приходится при таком обмене протискиваться друг мимо друга из-за
тесноты помещения. Впереди, вплотную к конторке, приставлены низенькие
столики, и за ними сидят писари, которые по желанию чиновников пишут
под их диктовку. Варнава всегда удивляется — как это происходит? Никакого точного приказа чиновник не отдает, да и диктует он негромко, даже почти нельзя заметить, что идет диктовка, скорее кажется, что чиновник читает
по-прежнему, только при этом что-то нашептывает, а писарь слушает. Часто
чиновники диктуют так тихо, что писарь с места никак расслышать не может, и ему приходится все время вскакивать, выслушивать диктовку, быстро са-диться и записывать, а потом снова вскакивать, и так без конца. Как это все
странно! Даже понять трудно. Правда, у Варнавы времени для наблюдения
сколько угодно, он ведь иногда часами, даже целыми днями стоит там, в половине для посетителей, и ждет, пока его заметит Кламм. Но даже когда Кламм
его увидит и Варнава вытянется во фронт, это еще ничего не значит, потому
что Кламм может снова отвернуться от него к своей книге и забыть о нем.
Часто так и бывает. Но что же это за должность посыльного, если она не имеет
никакого значения? Меня тоска берет, когда Варнава с утра заявляет, что идет
в Замок. И поход этот, вероятно, никому не нужен, и день, вероятно, будет потерян, и все надежды, наверно, напрасны. К чему все это? А тут накапливается
сапожная работа, никто ее не делает, а Брунсвик торопит.
— Ну хорошо, — сказал К., — пусть Варнаве приходится долго ждать, пока он получит поручение. Это понятно. Там, как видно, излишек служащих, не каждому удается получать поручения ежедневно, на это вам жаловаться не