Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

— Только намеками, — сказал К., — ничего определенного. Но при одном

вашем имени она начинала волноваться.

— И хозяйка тебе ничего не рассказывала?

— Нет, ничего.

— И никто не рассказывал?

— Никто.

— Ну конечно, как же они могли хоть что-нибудь рассказать толком.

Каждый про нас что-то знает, то ли правду, насколько она людям доступна, то ли какие-то распространившиеся, а по большей части выдуманные слухи, люди нами занимаются больше, чем надо, но рассказать все прямо никто не

расскажет, люди боятся и рот открыть про такое. И тут они правы. Трудно выговорить все это даже перед тобой, К., и ведь может так случиться, что ты, выслушав меня, уйдешь и знать нас больше не захочешь, хотя как будто тебя это

и не должно касаться. И тогда мы тебя потеряем, а ведь ты, должна сознаться, теперь значишь для меня чуть ли не больше, чем служба Варнавы в Замке.

И все же меня весь вечер мучают сомнения, все же ты должен знать, иначе ты

замок

333

никак не поймешь наше положение и по-прежнему — что мне больнее всего — будешь несправедлив к Варнаве, да и у нас с тобой не будет полного понимания, а это необходимо, не то ты ни нам помочь не сможешь, ни нашей

очень важной помощи не получишь. Остается один вопрос: хочешь ли ты вообще все знать?

— Почему ты спрашиваешь? — сказал К. — Если это необходимо, то

я хочу знать все, но почему ты так спрашиваешь?

— Из суеверия, — сказала Ольга, — ты будешь с головой втянут в наши

дела, хоть ты и ни в чем не виноват, как не виноват и Варнава.

— Да рассказывай же скорее! — сказал К. — Ничего я не боюсь. От твоих

женских страхов все кажется хуже, чем оно есть.

17. Тайна Амалии

— Суди сам, — сказала Ольга. — Впрочем, все как будто очень просто, сразу и не понять, как это может иметь такое большое значение. В Замке есть

один важный чиновник, его зовут Сортини.

— Слышал я о нем, — сказал К. — Он имел отношение к моему вызову.

— Не думаю, — сказала Ольга. — Сортини почти никогда официально не

выступает. Не перепутал ли ты его с Сордини, через «д»?

— Ты права, — сказал К., — то был Сордини.

— Да, — сказала Ольга, — Сордини все знают, он один из самых деятель-ных чиновников, о нем много говорят. Сортини же, напротив, держится особняком, его никто не знает. Года три назад, а то и больше, я видела его в первый и в последний раз. Это было третьего июля, в праздник пожарной команды, и Замок тоже принял участие, оттуда прислали в подарок новый насос.

Сортини, как говорят, отчасти занимается пожарными делами (впрочем, может быть, он кого-то замещал, обычно чиновники замещают друг друга, поэтому так трудно определить должность того или другого). Так вот, Сортини

принимал участие в передаче насоса, ну, конечно, из Замка пришло много народу — и чиновников и слуг, — и Сортини, как можно было ожидать от человека с его характером, держался совершенно в стороне. Он мал ростом, тще-душен, сосредоточен на себе, но что особенно бросалось в глаза тем, кто его

вообще замечал, так это его морщины, их у него было множество, хотя ему, наверное, было не больше сорока, и все они шли веером со лба к носу, я никогда

в жизни ничего подобного не видела. Ну вот, значит, наступил этот праздник.

Мы с Амалией уже за несколько недель радовались, переделали свои празд-ничные платья по-новому, особенно красивое платье было у Амалии: белая

блузка, спереди вся пышная, кружева на ней в несколько рядов, матушка отдала ей все свои кружева, я ей тогда позавидовала и проплакала полночи. Только

тогда хозяйка постоялого двора «У моста» пришла посмотреть на нас…

334

ф. кафка

— Хозяйка «У моста»? — спросил К.

— Да, — сказала Ольга, — она тогда очень дружила с нами, вот она и пришла, признала, что Амалия одета куда лучше меня, и, чтобы меня успокоить, одолжила мне свои бусы из богемских гранатов. А когда мы уже были готовы и Амалия стояла передо мной и все на нее залюбовались и отец сказал:

«Наверное, Амалия сегодня найдет жениха!» — я вдруг, сама не знаю почему, сняла с себя бусы, мою гордость, и уже без всякой зависти надела на Амалию. Я преклонялась перед ее победой и считала, что все должны перед ней

преклоняться; может быть, всех нас поразило, что она выглядит совсем не так, как всегда, ведь, в сущности, красивой ее назвать нельзя, но сумрачный взгляд, сохранившийся у нее с тех пор, витал где-то высоко над нами и невольно заставлял и в самом деле чуть ли не преклоняться перед ней. Это заметили все, даже Лаземан с женой, которые пришли за нами.

— Лаземан? — переспросил К.

— Да, Лаземан, — сказала Ольга. — Ведь мы были окружены почетом, и праздник, например, без нас никак не мог бы начаться, потому что отец был

третьим инструктором пожарной команды.

— Неужели отец тогда был еще настолько бодр? — спросил К.

— Отец? — переспросила Ольга, словно не понимая. — Да ведь три года

назад он был сравнительно молодым человеком — например, во время пожара в гостинице он вынес бегом на спине одного чиновника, Галатера, весьма