Провокация: Театр Игоря Вацетиса

Л. Ф. Исидор Николаевич, нельзя идти вразрез. Хоть одно слово! Мне надоело умолять, я требую от вас слова.

В левую дверь входит Евгений Павлович (Е. П.).

Е. П. Не опоздал? Я думал, опоздаю. Леокадия Федоровна, здравствуйте, здравствуйте! Дайте я вас… (Целует ее в щечки троекратно.) Извините, я мокрый совсем. Невозможные пробки. Ехал двенадцатым троллейбусом, проклял мироздание. Жара, Леокадия Федоровна, жара! Долгожданная и невыносимая. Ф-фу! Не позволите ли, дорогая, выпить хоть немного водки? Нет, о нет, не беспокойтесь, все со мной! (Достает из кармана флягу.) Боже, совершенно горячая!

(Отвинчивает колпачок, наливает в него водку, выпивает.) Кипяток! Почти кипяток! Ну и жара! Не угодно ли? (Снова наливает в колпачок.)

Л. Ф. Спасибо, я уже… то есть в смысле пила кофе… я уже завтракала.

Е. П. Решил худеть. Всячески отказываю себе в закуске. Абсолютный минимум. Спартанский режим! Встаю вместе с солнцем, выбиваю коврики, натираю полы и в восемь утра уже запираю за собой дверь. До самой ночи в квартиру ни ногой. Полы сверкают… не ступала нога человека. Все вымыто, вычищено. Целый день хожу по городу. Клонит в сон, должен признаться, клонит в сон. Сажусь в троллейбус двенадцатый номер – всегда пустой, к моим услугам. Двадцать минут сна на ветерке у окна и снова в путь. Почти не пью воды – вредно! Слишком жарко! Только водка! Хлеба не ем, мяса не ем. Два крутых яйца с горчицей и солью. Одно в полдень, одно в пятнадцать тридцать, и все! До вечера. Ну а вечером, на банкете, там уж себе позволяю. Вчера так оскоромился, что чуть не лопнул. Дыхание перехватывает, и со стула не подняться. Однако, как вы выглядите-то, Леокадия Федоровна! Отменно! Я только сейчас заметил. Как у вас глаза сверкают. Почти как у Исидора Николаевича. Браво, браво! (Аплодирует.)

Л. Ф. Перестаньте, Евгений Павлович! (Отмахивается.) Вы меня прямо в краску вгоняете! (Прикладывает к щекам тыльные стороны ладоней.)

Е. П. Ох, как она пылает, как пылает! (Наливает водку в колпачок.) За блеск ваших глазок! (Выпивает.) Во сколько сегодня?

Л. Ф. Как всегда, Женечка. У нас без перемен. Первый проход в два. Как всегда.

Е. П.(сидящему в кресле). Чего ждем? Чего глаза пучим? Конца света ждем? Сидим в кресле спиной к событиям? У тебя, Исидор, на руках были все козыри. Чего ты ждал? Тебе были противны простые, естественные решения? Все хотел проявить индивидуальность. Ты ее проявил. От всей души хотел бы тебя поздравить, но не с чем мне тебя поздравлять. Ты молчишь, ты стал немым! А молчишь ты, потому что тебе абсолютно нечего сказать.

Л. Ф. Женя, будьте милосердным! Не надо так…

Е. П. Надо, дорогая, еще как надо. (Сидящему.) Хочешь выпить? Водки хочешь? Хочешь отхлебнуть в память того, как мы с тобой хлебали в наши годы, когда мы еще не были сумасшедшими? Я не о себе, Исидор, я о тебе, знай это! (Выпивает.)

Вбегают Двое молодых, отвязанных.

Оба. Мы успели! Спокойно, мы успели. Здравствуйте, капитан! Добрый день, Лики!

Л. Ф.

А вы не хотите поздороваться с Исидором Николаевичем?

Оба. Нет, нет, мы не хотим. Это уже не актуально.

Л. Ф. Исидор Николаевич, это молодые люди, я вам говорила о них – Федор Гиль (Фед.) и Лодейнопольская (Лод.) Они вас приветствуют.

Лод. Ой, только не надо! Только не надо! Смешно даже представить, что я должна наступать себе на горло, чтобы угождать и потворствовать весьма поверхностным оценкам человека, не желающего ничего знать и уважать мнение другого, в данном случае мое мнение. В конечном счете, если на меня плюют, то и мне в высокой степени плевать, пусть даже на седую лысину, потому что я тоже не первый день живу на этом свете, и нечего давить сроками… в конце концов, каждому сроку свое время… в ситуации нашей вечной удавки в виде геронтологических авторитетов.

Фед. Когда я был ребенком, у меня был дед Самсон, по материнской линии. Он показал мне однажды вашу, Исидор Николаевич, фотографию в журнале и сказал: «Видал?! Запомни, всех обойдет на повороте! Всех! Учись, Федя! Любую дрянь учи, как таблицу умножения. Смотри на это лицо и зубри неотступно. А то так и помрешь Еврей Евреичем!»

Лод. Федор, вот к чему ты? К чему ты это все сказал? Вот ты и пишешь так. Ведь в любом тексте – никакой связи ни внутри, ни с чем-нибудь снаружи. Сначала одно, а потом вообще хрен знает что. Лишь бы взять слово, а что с этим словом делать, тебе это абсолютно не важ…

Фед(перебивает). Заткнись, подруга! Не звени серьгами! Мне-то как раз скрывать нечего. Понимать надо, вертеть шарами! Стейк не для травоядных! Отрицание отрицания! Поняла?

Л. Ф.(взглянув на часы, грозит пальчиком). Без двух два.