Пруд гиппопотамов

– Абдулла, конечно, кто же ещё, – ответил Эмерсон, поддержав меня, когда я пошатнулась. – Смотри, куда ты ступаешь, Пибоди.

– Абдулла, – слабо повторила я. – Конечно…

Он ждал на вершине трапа, и когда я увидела знакомую фигуру в белоснежных одеяниях и тюрбане, соперничавшем по белизне с бородой, любовь преодолела мой страх перед тем, что он совершил – или, точнее, скорее всего, не совершил. Абдулла уже много лет был нашим реисом (главным мастером). Эмерсон обучил научным методам раскопок и его самого, и членов его обширной семьи, и эти родственники стали не только незаменимыми и ценными помощниками, но и надёжными друзьями. Жаловаться на тот факт, что, как и все мужчины, Абдулла не имел ни малейшего представления о том, что представляет собой надлежащее ведение домашнего хозяйства, было бы неразумно.

Поэтому я почтительно обратилась к нему, как к «моему отцу» и знала, что это доставляет ему удовольствие, хотя собственное достоинство и наблюдавшая аудитория – вышеупомянутые члены его семьи, подпрыгивавшие и выкрикивавшие приветствия – не позволили ему проявить какие-либо чувства. Официальные арабские поздравления могут занять довольно много времени. К моему вящему удивлению, Абдулла оборвал их и бросил на Эмерсона странный взгляд:

– Здесь находится некто, желающий увидеть тебя, Отец Проклятий.

– Что? – Эмерсон высвободился из нежных объятий Дауда, племянника Абдуллы, и направил грозный хмурый взор на реиса. – Здесь? О чём, чёрт побери, ты думал, позволяя чужаку подняться на борт, когда ожидается празднество в узком семейном кругу? Вышвырни его.

– Он настаивал… – начал Абдулла.

Грубая ошибка, и кому, как не Абдулле, знать об этом? От рёва Эмерсона у меня зазвенело в ушах.

– Настаивал? Ах, он настаивал, вот как? Где он? Ко всем чертям, я сам выброшу его за борт!

Бородатые губы Абдуллы задрожали.

– Этот подвиг не под силу даже тебе, Эмерсон. Он на верхней палубе.

Эмерсон рванулся к лестнице. Я последовала за ним по пятам, потому что не рискнула позволить Эмерсону, в очередной раз пришедшему в ярость, встретиться с посетителем. Мне пришло в голову – как, вероятно, и вам, читатель – что на сцене снова появился «мистер Салех», но я тут же отвергла эту идею. Только исключительно важная персона могла убедить Абдуллу нарушить приказы моего мужа. Хедив[48]? Генеральный консул Великобритании? Лорд Китченер[49]? В своём нынешнем состоянии Эмерсон вполне мог выбросить любого из этих выдающихся персонажей за борт, а то и всех сразу.

Верхняя палуба, образовывавшая крышу кают, была оборудована стульями и шезлонгами, навесами и столиками для создания приятной гостиной на открытом воздухе. Мой хозяйский взгляд не мог не заметить, что навесы провисали и что ковры совершенно не соответствовали обивке стульев, но сейчас внимание полностью сосредоточилось на человеке, который растянулся на самом большом из диванов – и, как я опасалась, едва ли достаточно большом, чтобы устоять под такой ношей.

Мужчина занимал всю длину дивана, его голова и плечи покоились на куче подушек, а невероятная тучность простиралась от подбородка до ног, маленьких, как у женщины. На стопах красовались изящные домашние туфли, так сильно расшитые золотом и блёстками, что под ними не было видно ткани. Изумруд размером с куриное яйцо украшал сверкавший золотом тюрбан. И, по контрасту, халат был пуританским, простого покроя и без тесьмы; светло-серый и объёмный, как палатка, он ловил свет, откликаясь богатым отблеском бархата. За спиной непрошеного гостя сидели на корточках, неподвижные, как статуи, двое мужчин в ливреях, состоявших из свободных брюк, жилетов им в тон и тюрбанов того же серого цвета без каких-либо украшений.

Эмерсон резко остановился.

– Так-так, – протянул он. – Вы до сих пор живы. А я-то надеялся, что один из ваших бесчисленных врагов прикончил вас.

Хотя огромное тело напоминало кита, лицо посетителя было тяжёлым, а не толстым, особенно в области чисто выбритых челюстей и подбородка. Они выступали вперёд, как морда животного, и когда широкие губы разошлись, на свет появились жёлтые зубы, похожие на старую слоновую кость.

– Отец Проклятий учтив и любезен, как и всегда, – произнёс он по-английски почти так же чисто, как и Эмерсон. – Разве вы не представите меня уважаемой Ситт[50], вашей жене и вашим красивым и талантливым детям?

Красивые и талантливые дети, как я и ожидала, последовали за нами. Казалось, они поразили нашего гостя – особенно Нефрет. Он пялился на неё, открыто и грубо, пока Эмерсон не встал перед девушкой, будто пытаясь защитить её от этого пристального взгляда.

– Нет, не намерен, – ответил он. – Нефрет, мы скоро присоединимся к вам в салоне. Иди с ней, Рамзес.

Когда Эмерсон говорит таким тоном, даже Рамзес не смеет его ослушаться. Посетитель рассмеялся.

– Тогда я назовусь сам. Вы не нуждаетесь в представлении, Ситт Хаким; ваша слава гремит на улицах, на суках[51] и во дворцах. Я Джованни Риччетти.