ПСС. Том 66. Письма, 1891 (июль-декабрь) — 1893

Я редко видел себя настолько полно понятым, как вы это сделали, что должно было быть для вас тем более трудным, что моя главная работа, которая составляет основу всех других моих писаний, — Критика православного богословия и соединение и перевод четырех евангелий с комментариями и объяснениями, — была вам незнакома, как и вообще иностранной публике. Эта работа, написанная между 1879 и 1882 годами, только что была издана в первый раз в Женеве по-русски и никогда не была переведена.¹ Одно извлечение из этой работы было переведено и издано во Франции в La Revue Nouvelle около 10 лет тому назад.² Я очень сожалею, что моя жена, давая вам сведения, не указала вам на этот очерк. Однако, несмотря на отсутствие этого писания, наиболее необходимого для того, чтобы составить себе ясное представление о моей точке зрения, вы изложили главный смысл христианского учения настолько правильно, что мне нечего прибавить к этому изложению. Имею сделать только два замечания: 1) Это дата, к которой вы относите писание «Ходите в свете», и значение, которое вы придаете этому сочинению, которое я никогда не печатал. Это писание — только набросок, который я оставил года за два перед «Крейцеровой сонатой».³

2) Это мнение, которое вы высказываете о влиянии на меня религиозных идей Сютаева и Бондарева. Кажется, в «Так что же нам делать?», желая привести разительный пример ничтожности влияния, произведенного на меня научной литературой, я где-то сказал, что ни одно писание в течение всей моей жизни не оказало на меня столько влияния, как мысли двух крестьян, которые едва умеют читать и писать.⁴ Это выражение было не только понято в буквальном смысле, но отсюда сделали вывод, что убеждения, которые я исповедывал, были заимствованы у Сютаева и Бондарева. Как будто это не те же самые мысли, которые тысячи раз повторяли так называемые сектанты-рационалисты, начиная от павликиан и кончая квакерами и другими. Г-н Пажес в своем предисловии⁵ повторяет то же недоразумение, и признаюсь вам, что я был удивлен, увидев повторение этого вами, несмотря на то, что вы так хорошо поняли и выразили умственное состояние русского народа, в котором, как вы это прекрасно сказали, евангельские чувства никогда не переставали бродить под усыпляющим формализмом православной церкви. Не то что я бы не хотел, чтобы меня считали последователем мужика, — я ничего не имею против этого, и во много раз предпочитаю, чтобы меня считали последователем мужика, чем какой-нибудь школы, слывущей научной, — но дело в том, что было бы по меньшей мере странно заимствовать мысли у ученика, когда имеешь перед собою учение учителя. Эта ошибка может быть сделана только теми, кто принимает за учение учителя учение плохого последователя, последователя предателя. И это случается почти со всеми католиками. Все, кто был воспитан в принципах католицизма, будь то ученые, умные, образованные, мыслители, философы, как Прудон,⁶

Ренан⁷ и другие, никогда не могут отделаться от иллюзии, что католическая церковь — синоним христианства и что всякое другое понимание христианства — произвольная выдумка, не имеющая прямого отношения к истинной религии.

Вот почему люди, пропитанные этими идеями, всегда воображают, имея дело с евангельским учением, что это не учение учителя, но система, выдуманная Сютаевым или Толстым, вследствие этого один должен быть непременно последователем другого. Всё это не относится к вам, кроме этой незначительной ошибки, в которой вы повторили мнение, высказанное прежде вас, и которое по существу противоречит всему вашему изложению учения; я любуюсь верностью вашего понимания, в особенности в заключении (стр. 149—150). Это заключение, которое вы выводите из всего предыдущего, настолько в духе лица, мысли которого вы изучили, что оно могло бы служить предисловием к труду, который я только что закончил и который появится за границей через несколько недель.⁸

Примите, милостивый государь, уверение в моей благодарности и моем совершенном уважении.

Лев Толстой.

21 мая 1893.

Г-ну Феликсу Шрёдеру. 28. Улица Дажо в Мелюне, близ Парижа.

Печатается по копии рукой T. Л. Толстой из AЧ с одной вставкой рукой Толстого. В АТ сохранились две черновые редакции этого письма и конспект ко второй редакции. Датируется приблизительно, на основании записи в Дневнике Толстого 23 мая (см. т. 52, стр. 79).