Птицы, звери и родственники

День выдался пасмурный, земля размякла. Похоже было, нас застигнет буря, но я надеялся; что это случится не ранее, чем я достигну места назначения: дождь испортил бы хрусткую белизну моей рубашки. Пока мы трусили через оливковые рощи и из миртовых кущ перед нами время от времени с гудением взлетали вальдшнепы, мною все больше овладевало волнение. Мне казалось, что я плохо подготовился к такому визиту. Начать с того, что я забыл захватить с собой заспиртованного четырехногого цыпленка. Я был уверен, что графине было бы небезынтересно увидеть его, и, во всяком случае, он мог бы составить предмет разговора и помочь нам преодолеть неловкость первых минут знакомства. И второе: я забыл посоветоваться с кем-либо насчет того, как следует величать графиню. «Ваше величество», думалось мне, безусловно будет слишком формальным, особенно если учесть, что она отдавала мне сову. Возможно, «ваше высочество» было бы лучше, а то и просто «мадам»? Ломая голову над хитросплетениями этикета, я предоставил Салли самой себе, и она тотчас стала клевать носом. Из всех животных, предназначенных для верховой езды, только ослы, по-видимому, способны спать на ходу. Результат не заставил себя ждать: Салли уклонилась к самой придорожной канаве, споткнулась, покачнулась, и я, всецело погруженный в свои мысли, свалился в грязную воду шести дюймов глубиной. Салли уставилась на меня с видом укоризненного изумления, которое она напускала на себя всякий раз, когда чувствовала за собой вину. От ярости я готов был задушить ее. Из моих новых сандалий сочилась грязная жижа, мои шорты и рубаха – за минуту перед тем такая хрусткая, чистая, свидетельствующая о благонравии – были обляпаны грязью и обрывками гниющих водных растений. Я чуть не плакал от неистовства, от крушения всех моих надежд. Мы отъехали слишком далеко от дома, чтобы можно было вернуться и переодеться, оставалось одно: двигаться дальше, промокшим и жалким, теперь уже уверенным, что не важно, как величать графиню. Она, я не питал иллюзий на этот счет, лишь взглянет на мое цыганское обличье и велит мне убираться домой, И я не только потеряю сову, но и шанс протащить Ларри в ее библиотеку. «Какой же ты дурак, – с горечью думал я. – Нужно было идти пешком, а не доверяться этой злосчастной скотине, которая теперь резво рысила, навострив уши, похожие на пушистый кукушечий арум».

Вскоре мы достигли владений графини; вилла стояла в глубине оливковых рощ, к ней вела подъездная аллея с высокими зелеными и розовоствольными эвкалиптами. Въезд в аллею охраняли два белокрылых льва на колоннах, презрительно глядевшие на нас с Салли, трусивших вниз по аллее. Дом был огромный, построенный в виде квадрата с внутренним двориком. Когда-то он был выкрашен приятным для глаза ярким венецианским кармином, но с течением времени краска поблекла до бледно-розовой, штукатурка местами вспучилась и растрескалась, и, как я заметил, кое-где на крыше не хватало коричневых черепиц. Под стрехами лепилось больше ласточкиных гнезд – ныне пустующих и похожих на маленькие заброшенные коричневые печки, – чем мне когда-либо приходилось видеть собранными в одном месте.

Я привязал Салли к дереву и подошел к проходу под аркой, который вел во внутренний двор. Тут висела ржавая цепь, и, дернув за нее, я услышал, как где-то в недрах дома слабо звякнул колокольчик. Некоторое время я терпеливо выжидал и уже готов был снова позвонить, но тут массивные деревянные двери открылись. Моим глазам предстал человек, озиравший меня совсем как законченный бандит. Он был высок ростом и дюж, с большим торчащим ястребиным носом, раскидистыми пышными белыми усами и гривой вьющихся седых волос. На нем был красный тарбуш, свободная белая куртка, красиво расшитая алой и золотой канителью, мешковатые плиссированные черные штаны, а на ногах чаруки с загнутыми вверх носами, украшенные огромными красными и белыми помпонами. По его смуглому лицу пошли морщины, собравшиеся в ухмылку, и я увидел перед собой полный рот золотых зубов. Прямо как на монетном дворе, подумалось мне.

– Кирие Даррелл? – спросил он. – Добро пожаловать.

Я прошел за ним в дом через внутренний дворик, полный магнолий и заброшенных зимних клумб. Он направился вниз по длинному коридору, выложенному красным и синим кафелем, распахнул какую-то дверь и ввел меня в просторную мрачную комнату, от пола до потолка заставленную книжными полками. В одном ее конце располагался большой камин, в котором плясали, шипели и потрескивали языки пламени. Над камином висело огромное зеркало в золотой раме, почти почерневшее от времени. На длинной кушетке у огня, почти совсем затерявшись в цветастых шалях и подушках, сидела графиня.