Пуговица Дантеса

Самое страшное Пушкин приберёг под конец, где дал понять об оставленной копии. Копия – это опасность истинная, реальная. Ведь разойдись она в списках, и реноме Паука вмиг оказалось бы расчленённым на эшафоте великосветской толпы. Не простят! От посрамления Геккеренов не спас бы и поединок. Даже смерть Дантеса вызвала бы лишь скептические улыбки. Затопчут и позабудут! И мысль об этом навсегда лишила бы Якоба Геккерена покоя и крепкого сна. В этом и заключалась пушкинская стратегия с открытым письмом. Получив такое послание, голландец обязательно отправил бы к поэту своих секундантов.

Поэтому, когда вечером 21 ноября к Пушкину заехал Соллогуб, тот быстро увёл гостя в кабинет и сказал:

– Вы были более секундантом Дантеса, чем моим, однако я не хочу ничего делать без вашего ведома… Я прочитаю вам мое письмо к старику Геккерну. С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте!..

На этот раз Соллогуб оказался более благоразумным и сразу же с набережной Мойки побежал искать Жуковского. Василий Андреевич находился в Мошковом переулке, в гостях у В.Ф. Одоевского, где они вели мирный разговор о стихосложении. Однако ворвавшийся в дом секундант помешал степенной беседе. Вскоре Жуковский уже сидел перед Пушкиным, пытаясь успокоить находившегося на грани истерики товарища. И ведь успокоил! Именно поэтому роковое письмо не ушло по назначению. А после разговора с Жуковским Пушкин написанное разорвал.

Но! Имея прекрасную память, поэт содержание письма запомнит почти наизусть; позже, перед самой дуэлью, он напишет Геккерену ещё одно послание, повторившее предыдущее практически слово в слово…

* * *

Письмо к Бенкендорфу было написано в тот же день, сразу после первого, и разительно от него отличалось. И это не случайно. Написанное в официальном тоне, оно предназначалось одному из влиятельнейших чиновников николаевской эпохи. По мнению многих исследователей, в частности П.Е. Щёголева, целью написания этого письма было обесчестить своих врагов в глазах императора. В своём послании поэт безжалостно клеймил обоих: барона Геккерена в составлении анонимных писем, Дантеса – в редкостной трусости, вылившейся в скоропалительное сватовство ради избежания дуэльного поединка. Пушкин взывал к справедливости.

Вряд ли пушкинское письмо на имя Бенкендорфа можно назвать жалобой; скорее, это был акт отчаяния в ответ на злостный заговор, организованный влиятельным послом. Думаю, именно так и следует воспринимать это послание.

«Дуэли мне недостаточно», – заявит Пушкин как-то. Следовательно, поэт был готов умереть, но хотел также, чтобы справедливость восторжествовала, а общество знало истинную подоплеку случившегося. Пистолет может дрогнуть и подвести, перо – никогда! И эти письма должны были сделать то, что не в силах осуществить пистолетами: разоблачить.

Прочтём это письмо А.С. Пушкина к графу Бенкендорфу: