Инициатором встречи, по всей видимости, явился Василий Андреевич Жуковский. Затянувшаяся драма происходила у него на глазах. Говоря по правде, Жуковский уже давно ходил чуть ли не на цыпочках, чувствуя свою полную беспомощность уладить конфликт своего товарища миром. Пока выручало хорошее знание пушкинского характера – страстного, горячего, но отходчивого. Однако Василий Андреевич видел и другое – открытую травлю поэта со стороны недругов, в первую очередь Геккеренов. И с этим следовало что-то делать.
И однажды Жуковский решился и рассказал всё императору, к которому, как известно, был вхож. В разговоре с самодержцем Василий Андреевич выразил просьбу вмешаться в это непростое дело и, по возможности, предотвратить надвигающуюся трагедию.
Разговор наставника с царём состоялся 22 ноября, а уже на следующий день, в четвёртом часу дня, Пушкин был принят Николаем. После трёх – самое «нерегламентированное» для императора время, когда он мог принимать по своему усмотрению. К слову, частенько после обеда царь принимал начальника Третьего отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа. В этот раз вместе с шефом жандармов присутствовал поэт Александр Пушкин. И это, по всей вероятности, являлось одним из хитрых маневров строгого дворцового протокола.
После доклада Бенкендорфа был вызван Пушкин. Визит поэта носил сугубо личный характер, а потому являлся случаем поистине исключительным. Нет, император, бывало, и вмешивался в чьи-то семейные дела, но только лиц из придворного круга, да и то подобные вопросы решались где-нибудь на прогулке, охоте или конных скачках… Пушкин не был «одним из своих»; при дворе его, несомненно, знали, но всё же рассматривали как «опасного поэта», со своими выкрутасами; правда, имевшего красавицу-жену.
Пушкина Николай принимал в своём личном кабинете. Одного, без свидетелей. Tête-à-tête. И, как бы то ни было, официально.
Итак, что же сказал Пушкин императору? Ответ: сегодня этого не знает никто. Именно поэтому следует внимательно прислушаться к воспоминаниям современников поэта из числа его друзей.
П.А. Вяземский (в пересказе Бартенева):
«…Государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке, не дав знать ему наперед» [35].
Е.А. Карамзина, 2 февраля 1837 года: