Пуговица Дантеса

Данное письмо – образец официальной переписки, с правилами которой Александр Сергеевич был хорошо знаком по предыдущей службе в Министерстве иностранных дел. Ничего лишнего; ни единого оскорбительного слова в адрес голландского посланника. Только факты. Пушкин знал, что делал: письмо адресовалось не Бенкендорфу – Николаю I. Написать напрямую царю было невозможно; зато шефу жандармов – запросто. И в том, что Бенкендорф непременно доложит об этом письме императору, поэт не сомневался. Как и в том, что царь обязательно захочет взглянуть на пушкинское послание.

Остаётся главный вопрос: с какой целью Пушкин написал это официальное письмо, обращённое к власти? Заметим, оно было без помарок, переписанное набело, скреплено подписью и даже приготовлено к отправке. Всё было готово – к чему? К дуэли. Так вот, письмо должно было уйти к Бенкендорфу после поединка. И когда пушкинисты пришли к этому выводу, они очень удивились простоте разгадки, терзавшей их коллег многие десятилетия после злосчастной дуэли.

Действительно, всё просто: если бы поединок для Пушкина закончился благополучно, письмо послужило бы вполне официальным объяснением; а в случае гибели поэта – его посмертным письмом. Гениальная мысль! В этом и заключался план Пушкина: умерев, донести до царя (следовательно, и до общества) истинную правду.

Накануне дуэли Александр Сергеевич вложил это письмо в конверт для отсылки. После смерти поэта его найдут жандармы и передадут Бенкендорфу. А в кармане сюртука отыщется копия последнего письма к Геккерену. Идя на смерть, Пушкин предусмотрительно оставил для потомков две предсмертные записки – вернее, два неотправленных письма. Они всё объясняли. И вместе с пушкинскими произведениями обессмертили гениальное имя…

* * *

23 ноября 1836 г.

«По возвращении Его Величество принимал генерал-адъютанта графа Бенкендорфа и камер-юнкера Пушкина».

Запись из камер-фурьерского журнала [33]

23 ноября 1836 года Александр Сергеевич Пушкин был принят в Аничковом дворце Николаем I. Странно, что до известной публикации Павла Елисеевича Щёголева в 1928 году об этом никто ни разу не обмолвился [34]. Причина: о царской аудиенции знал сугубо узкий круг лиц. Сам же Пушкин о встрече с императором никому не рассказывал. Однако факт остаётся фактом: эта, по сути, полуофициальная аудиенция действительно имела место.