Пуговица Дантеса

Подобное возникало не на пустом месте. Случаи низкого поведения среди дворянства буквально коробили сознание. Так, лицейский товарищ Пушкина Антон Дельвиг однажды вызвал на дуэль известного цензора Фаддея Булгарина. Секундантом Дельвига должен был стать Иван Нащокин, Булгарина – Константин Рылеев. Дельвиг послал «негодяю» ругательное письмо, которое, помимо него самого, подписало ещё несколько человек. Для «человека чести» подобное было просто неприемлемо. Однако Булгарин это, что называется, «проглотил» и от поединка увернулся.

Вообще, несмотря на приверженность поэта к дуэлям, до реального поединка доходило не часто. Достаточно сказать, что в Пушкина стреляло только пятеро соперников, в то время как он сам – лишь трижды…

* * *

…Незадолго до нового, 1837 года в дружеском Пушкину «карамзинском кружке» вновь стал появляться Дантес. Нет-нет да мелькнёт на вечере у Вяземских; то расшаркается в гостиной у Карамзиных; захаживал к Мещерским… Потом вдруг куда-то пропал (поговаривали, приболел), но затем стал снова наносить свои непрошеные визиты. Иногда Жоржа поздравляли (уже был назначен день свадьбы с Катрин Гончаровой), на что он слегка морщился, переводя всё в шутку.

28 декабря Дантес нанёс визит Карамзиным, наперёд зная, что там будет чета Пушкиных и Гончаровы. Можно представить, каково было Пушкину, только-только пережившему страшный скандал, связанный с человеком, которого он люто ненавидел. Мало того, приходилось делать хорошую мину при плохой игре, стараясь вести себя сколь можно прилично. Хотя внутри всё кипело.

В придачу ко всему, Наталья Николаевна чувствовала себя в присутствии Дантеса не в своей тарелке – она просто терялась. А француз, словно в отместку, начинал вновь «строить глазки».

Софья Николаевна Карамзина, 2 февраля 1837 года:

«Натали… со своей стороны ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом, и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против нее, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью» [2].

А вот мнение Долли Фикельмон:

«…Бедная женщина оказалась в самом фальшивом положении. Не смея заговорить со своим будущим зятем, не смея поднять на него глаза, наблюдаемая всем обществом, она постоянно трепетала; не желала верить, что Дантес предпочел ей сестру, она по наивности или, скорее, по своей удивительной простоте, спорила с мужем о возможности такой перемены в его сердце, любовью которого она дорожила, быть может, только из одного тщеславия» [3].

Трепет Натали вполне объясним: её женская натура ни в какую не желала смириться с тем, что Дантес предпочёл ей другую. Как бы то ни было, Наталья Николаевна версию о жертвенности француза-воздыхателя ради неё приняла сразу и окончательно.

31 декабря в том же составе собрались у Вяземских.