Пуговица Дантеса

Так – да не так. Пуля опосредованно причинила контузию. Во-первых, она задела пуговицу по касательной; во-вторых, вполне очевидно, что при столкновении с пуговицей эта самая пуля срикошетила, вследствие чего, резко изменив направление, ушла в сторону. Удар оказался столь мощным, что своей внутренней поверхностью пуговица контузила живот. Именно поэтому пулю, выпущенную Пушкиным, так никто и не нашёл (а как найдёшь, если она отклонилась на десятки метров в сторону? Да, по всей видимости, её никто и не искал).

Таким образом, возможное «отклонение пули Пушкина от цели» произошло не из-за столкновения с мягкими тканями предплечья (как подумалось С. Витале), а именно после соприкосновения с пуговицей, вследствие чего, вероятно, и произошёл рикошет. Контузия живота – следствие удара пуговицы, но никак не пули. Не исключено, что пуговка эта всё-таки была металлической (не берусь говорить – серебряная; хотя некоторые исследователи настаивают именно на этом).

Так всё-таки куда стрелял Пушкин? С большой долей вероятности можно говорить, что выстрел Александра Сергеевича мог быть «зеркальным». Однако, находясь в тяжёлом состоянии, он целился лёжа, еле удерживая в руке пистолет. Рука дрожала, а с ним – и пистолет. Выстрел производился снизу вверх. В момент нажатия на курок кисть, по-видимому, слегка дрогнула, уведя ствол чуть выше. Пуля ушла в область живота. И не нужно забывать, что Пушкин, в отличие от того же поручика Дантеса, был сугубо штатским человеком, и стрелок из него вряд ли был отменный.

В любом случае, этот поединок – классический пример «амурной дуэли» со всем вытекающим из данного обстоятельства драматизмом. И сомневаться в этом не приходится.

Пуговица Дантеса явилась в судьбе Пушкина своего рода индикатором справедливости. Кто знает, как бы кончил свои дни соперник поэта, не окажись спасительного предмета одежды в нужном месте и в нужное время? В тот день, когда на Чёрной речке Александр Сергеевич получил смертельную рану, он был уверен, что справедливость на его стороне. Однако Фортуна в который раз показала себя строптивой, выразив благосклонность своему французскому баловню…

* * *

Князь П.А. Вяземский (из «Старой записной книжки»):

«Николай Федорович Арендт был не только искусный врач, но и добрейший и бескорыстнейший человек. Со многих из своих пациентов, даже достаточно зажиточных, он не брал денег, а лечил и вылечивал их из дружбы.