Пуговица Дантеса

Один из них писал ему однажды: “В болезнь мою я поручил жене моей передать вам после моей смерти мои Брегетовы часы; но вы умереть мне не дали, и я нахожу гораздо приличнее и приятнее еще заживо просить вас, почтеннейший и любезнейший Николай Федорович, принять их от меня и хранить на память о ваших искусных и дружеских обо мне попечениях и на память о неизменной благодарности телесно и душевно вам преданного и обязанного NN”.

На другой день Арендт приехал к нему, торопливо (как делал он всё) всунул ему в руки часы и просил о дозволении удержать одну записку.

Выздоравливающих он не баловал. “Вам лучше, – говаривал он, – я к вам более ездить не буду: у меня есть другой, опасно больной, который меня теперь гораздо более интересует, чем вы. Прощайте!”…» [7]

В течение целого столетия вопрос о трагических обстоятельствах гибели поэта особо не поднимался. Отрадно, что за этот период имя Пушкина превратилось в некий символ, олицетворяющий национальную гордость. Тем привлекательнее оказалась идея разобраться в том, что же на самом деле произошло в том далёком 1837 году.

Всё началось с того, что в газете «Правда» от 13 декабря 1936 года профессор литературы Б.В. Казанский опубликовал статью «Правда о смерти Пушкина». В ней утверждалось, что великий поэт пал жертвой… врачей. Якобы у постели умирающего поэта находились никудышные доктора.

«Арендт был знаменитым хирургом, о котором с уважением отзываются европейские врачи, – писал профессор. – В 1820-х годах он был, несомненно, на уровне лучших хирургов Европы, и ряд его операций вошёл в историю медицины. Между тем лечили Пушкина из рук вон плохо. Никакой инициативы, никакой активности для спасения жизни поэта проявлено не было. Это тем более странно, что положение Пушкина вовсе не было безнадёжным. Правда, поражение брюшины в то время было опасно, так как ни оперировать, ни предупреждать заражение не умели. Но кишки не были пробиты, а только контужены. Арендт не проявил ни энергии, ни изобретательности, которой славился.