Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь

Она могла быть эстонкой – белокожей и флегматичной, со спортивной, почти мальчиковой, фигурой. Одну такую я знал некогда. И она мне ужасно нравилась, потому что говорила с загадочным «иностранным» акцентом.

Нет, тут же решил я, она – раскосая татарочка, с тонкой талией, тяжелыми бедрами и немного коротковатыми ногами, будто бы вся ее энергетика сконцентрировалась внизу, как южное вино в узкогорлых баклагах с выпуклыми боками.

Потом передо мной возник образ петербурженки – не россиянки, а именно петербурженки. Вокруг нее струились черные шелка, а сама она была тонкой, почти плоской, словно вырезанной из бумаги. Острые локотки и колени, нос, как у Ахматовой, и сумрачный взгляд из-под опущенных, похожих на щит, ресниц.

В то, что она знойная армянка или тихая казашка, верилось с трудом. Но я все равно рисовал в мозгу самые невероятные образы и в каждом находил свою прелесть.

«Жизнь – это мир упущенных возможностей…» – вспомнилась мне строка Игоря Сельвинского, отличного, на мой взгляд, и незаслуженно забытого поэта.

Я наверстывал упущенные возможности, лежа на кровати, все еще пребывая в прострации, как после наркоза. Я старался загрузить свой мозг видениями и знал: когда наркоз пройдет, меня захлестнут волны боли, которые уже не будут иметь никакого вкуса.

Я потянулся за книгой. Пролистал ее, попытался читать, но ничего не получилось – слова прыгали перед глазами, не вязались в предложения, а предложения не укладывались в голове, теряли всякий смысл. Кое-как нашел строчки, отчеркнутые мной, потом – ею. Хорошая была игра…

Я еще раз обнюхал каждую страницу, боясь заглянуть в конец: он был слишком грустным. Девушка умирала. Девушка по имени Пат – удивительная и очень естественная, настоящий друг, дружище. Вот какой она была, незнакомка из 713‑го… Я решился пробежать предпоследнюю страничку.

«Я взял стаканы и наполнил их. Улыбаясь, она отпила глоток.

– За нас с тобой, Пат.

– Да, дорогой, за нашу с тобой прекрасную жизнь.

Но как же все это было ни на что не похоже – и эта комната, и эта тишина, и наша печаль. Разве не раскинулась за дверью огромная, бесконечная жизнь, с лесами и реками, полная могучего дыхания, цветущая и тревожная, – разве по ту сторону этих больших гор не стучался бесконечный март, будоража просыпающуюся землю?..»

Я перевернул страницу и увидел семь цифр, написанных карандашом…

* * *

…Всю ночь они светились в моем и без того воспаленном мозгу. Наверное, это был номер телефона, но без указания кода страны или города. Она снова загадала мне загадку?..

Я мучился, силясь вспомнить хоть что-нибудь из такой оккультной науки, как нумерология. А может быть, это была зашифрованная фраза? Имя? Параметры? Черт знает что!

Я впадал в сон на какие-нибудь десять-пятнадцать минут, и передо мной горело сонмище цифр и знаков. «Если очень захочешь, ты поймешь, – говорили мне эти цифры, написанные без нажима. – Но для этого нужно ОЧЕНЬ захотеть. Необходимо понять, насколько это тебе нужно!»

Я отключался, но вновь цифры, превратившись в огненные молоточки, возвращали меня к действительности. Такой набор цифр мог быть в любой точке мира. Под утро я впал в отчаяние. Мне было стыдно, но я зарылся лицом в подушку и завыл.

Я оплакивал всех, уже не думая о цифрах, – Эджидио, Марию, Джейка Стейнбека и Бо Деррика, черноглазую акулу, возлюбленного миссис О’Тулл, саму Стефанию, Монику, свою прожитую наполовину жизнь, этот остров, такой крохотный, почти игрушечный, на котором тихое, размеренное течение времени – всего лишь обманчивая золотая сеть над поверхностью бурлящего моря. Куда мне приткнуться? Кому звонить?

«Старик! – вспомнил вдруг, как кричал мне Димыч из окна вагона, увозящего его в очередную экспедицию. – Позвони Ленке (это была его новая девушка, обещавшая ждать)! Запомни: четыре-один-шесть-сорок-семьдесят восемь!»

Я вскочил, как сумасшедший, я полез в книгу. Цифры почти совпадали, только вместо сорока было сорок восемь и последняя цифра другая…

«Это – Оболонь! – орал Димыч, стараясь перекрыть стук колес. – Скажешь ей…»

Я не помнил, что поручал сказать Димыч, – прошло столько лет! – но номер всплыл в памяти неожиданно и четко.

Я сел на кровати. Бледный свет наступающего утра делал меня похожим на тающее привидение. Я напрягся и вспомнил еще один номер – свой, потом диким усилием откуда-то появившейся воли начал вспоминать номера телефонов всех знакомых, живущих на левом берегу Днепра.

Ошибки быть не могло! Это номер моего родного города. И Она знала, что я вспомню.