А позже, после представления, за которым Анна-Мария наблюдала из-за кулис, он повел ее посмотреть на ночную арену. Более сильного впечатления у Анны-Марии, кажется, не было еще никогда! Огромный круглый колодец зала был переполнен таинственным дыханием, шорохом, шуршанием, будто в ложах сидели невидимые духи, пришедшие на ночное представление и недовольные тем, что его нет. Пол арены, устеленный зеленым ковром, был мягок и вибрировал под ногами, словно болото в лесу. Фонарик Калиостро выхватывал из темноты позолоченные головки амурчиков, украшавших балконы. В бледном луче света амурчики смешно морщили свои облупленные носы, и выражения их лиц постоянно менялись. Анна-Мария вышла на середину арены, на самый кончик луча, который едва очерчивал ее контур… Казалось, она стоит на краю земли и нужно лишь сделать шаг, чтобы приобрести невесомость и поплыть среди звезд, туда, где нет ни верха, ни низа, где рождается ветер и, может быть, в клубах фиолетовых облаков сидит Бог – такой же седой и сутулый, как этот старик Калиостро…
Каждый вечер Анна-Мария смотрела представление! Она вообще не выходила за порог служебного помещения, побаиваясь, что вахтеры не впустят ее обратно. Да ей и не хотелось выходить. Время текло за пределами цирка, а здесь оно остановилось или же двигалось только по кругу – от представления к представлению – и один вечер сменял другой без натуги, без суеты и привычного привкуса горечи.
«Другая планета» приняла ее как-то сразу, не требуя ничего взамен. «Мари, пойдем есть сосиски!» – говорил Анне-Марии после выступления силовой жонглер Стасик, и она немела от счастья, глядя в его голубые, почти прозрачные глаза, которые так не вязались с его медвежьим обликом.
«Мари, посчитай, сколько раз я сделаю сальто!» – просили цирковые дети. Эти маленькие заложники «другой планеты» не знали, что такое игрушки и сладости, их предназначение было простым и понятным с самого рождения. Целыми днями в фойе они проделывали неимоверные трюки и мечтали поскорее выскочить туда – под шквал аплодисментов, на зеленый ковер. Альфонсино на ее плече служил пропуском во все гримерки, во все закоулки цирка, ведь его тут знали намного раньше, чем Анну-Марию. По вечерам, после уборки территории Балу, Анна-Мария пила кофе с удивительно красивой карлицей Лю-лю и выслушивала ее историю, так похожую на историю самой Анны-Марии: родители продали ее в труппу за ящик водки, когда поняли, что девочка никогда не вырастет и не сможет полноценно трудиться на огороде.
Праздник закончился так же неожиданно, как и начался.
Труппа собиралась на гастроли. Калиостро обещал, что через пару месяцев Анна-Мария сможет вернуться в фургончик и жить в нем до самого лета, до того времени, пока, как планировала, не поедет поступать в институт. С того самого момента кусок расплавленного металла застрял в сердце Анны-Марии, ей хотелось кричать и плакать, вцепившись двумя руками в дверь фургончика. Она не представляла, как вернется домой, как начнет расставлять на кухне раскладушку и вновь прятать от Алексы свои дневники…
– Все будет нормально, принцесса! – успокаивал ее Калиостро, но голос его предательски звенел, а глаза старательно избегали прямого взгляда. – Ну куда я тебя возьму? Я и так могу загреметь под статью, если тебя кинутся искать родственники! В конце концов, все нелегалы подвергаются депортации – с этим нужно смириться! А знаешь-ка что… – и он посадил Альфонсино ей на плечо, – вот тебе напарник, получше меня!
«Противный обманщик, – злилась Анна-Мария, я ведь могу убирать “конские яблоки” не хуже тебя!» Но Калиостро ничего не хотел слушать, он просто вытолкнул ее за дверь, чтобы, как всегда, напиться до полусмерти.
– Жду вас через месяц! – крикнул он в зарешеченное окошко, перед тем как налить первую рюмку. – Да смотри, береги старика Альфонсино! Если похудеет – уши надеру, принцесса!
Альфонсино – единственный друг, который остался от недолгой жизни на «другой планете». Он сидел на плече Анны-Марии всю долгую дорогу к дому и был гарантом ее скорого возвращения туда, где прошли лучшие недели ее шестнадцатилетней жизни.
…Отец впервые дал ей звонкую и довольно-таки увесистую пощечину. Этим, очевидно, было засвидетельствовано его беспокойство по поводу исчезновения дочери. Правда, наутро он уже вел себя так же, как обычно – брился, что-то напевая себе под нос, пил сок квашеной капусты и, громко чертыхаясь, искал ключи. Мачеха, естественно, требовала немедленно выбросить крысу на помойку и визжала при любом движении Альфонсино.
«Ну как, хорошо быть проституткой? – нежно спросил братец Алекса. – Много денег заработала?»
Но Анна-Мария решила молчать. Время, как тележка с квадратными колесами, опять сдвинулось с места. Анна-Мария поставила на кухне свою раскладушку, нашла коробку из-под обуви и поселила в ней Альфонсино. Каждый вечер она вычеркивала из календаря цифры, считая дни до возвращения труппы. Но их было так много! А потом настал ТОТ день, когда это занятие стало бесполезным…