Пушкин и императрица. Тайная любовь

сливаясь с воем «Бесов», представляет своеобразную «ленту Мебиуса», где ночка и вьюга, с одной стороны, являлись пособниками свидания, а с другой – оборачивались препятствием встрече, злобным хороводом, надрывающим сердце поэта. То есть перед нами – очевидная связь «Стрекотуньи» с сюжетом «Метели». Нельзя не отметить и ту деталь, что рисунки поэта на полях «Стрекотуньи» – профиль Бенкендорфа и хищный абрис птицы – напоминают отнюдь не сороку, а скорее – «черного врана», «гласящего печаль», – из «Светланы» – произведения 1811 года, то есть года открытия Лицея. Как известно, на литературных собраниях гувернера Лицея С. Г. Чирикова юный Пушкин впервые рассказал сюжет «Метели». То есть замысел повести возник еще в лицейские годы (см. П.В.Анненков. «Материалы для биографии Пушкина»).. Явно близка сюда и запись Дневника 1815 г.: «С неописанным волнением я глядел на снежную дорогу… Ее не видно было…»

Не менее любопытно сравнение хоровода «бесов» с сухими листьями ноября – месяца кончины Екатерины II и Александра I:

Бесконечны, безобразныВ мутной месяца игреЗакружились бесы разны,Будто листья в ноябре.

В вариантах стихов:

Кто их вызвал? Кто их гонит?Что так жалобно поют?.. —

слышится клич мертвеца, зовущего «летучую сволочь» на трагическое обручение «Леоноры» Катенина:

«Кто там? Сволочь! Все за мною!Вслед бегите вы толпою,

Чтоб под пляску вашу мнеВеселей прилечь к жене».Сволочь с песней заунывнойПонеслась за седоком…Вой на воздухе высоко…

Требует внимания и странное сближение сна Татьяны со сном Наташи – героини стихотворения 1825 г. «Жених»:

Мне снилось, говорит она,Зашла я в лес дремучийИ вдруг, как будто наяву,Изба предо мною…Дверь отворила я. Гляжу…

«Разгульное похмелье» разбойников:

Вдруг слышу крик и конский топ……Пенье, шум и звон, —

является реминисценцией тризны «больших похорон» в сне Татьяны:

За дверью шум и звон стакана,Как на больших похоронах…Пенье, свист и хлоп.Людская молвь и конский топ.

Героиня «простонародной сказки» 1825 г. «Жених» носит в автографе два имени, подобно героине романа:

Три дня купеческая дочьТатьяна пропадала…(«Жених», 2, 2, с. 957)Ее сестра звалась Наташа,

Впервые именем такимСтраницы нежные романа…(«Онегин», 6, с. 289)

Портретные черты героинь также идентичны:

Стоит бледна, как полотно.Открыв недвижно очи,И все глядит она в окно…(«Жених»)Как роза вспыхнула она,И вдруг, бледнее полотна……И у окна сидит она…и все она…

(«Онегин»)

Но если героиня романтическая доверчиво вверяет свою судьбу хозяину «шайки домовых»:

Он там хозяин, это ясно.И Тане уж не так ужасно… —

то «простонародная» Татьяна-Наташа раскрывает жениха – предводителя шайки разбойников – как коварного злодея, губителя своей невесты:

Злодей девицу губит,Ей праву руку рубит…

Трудно поверить, что и это тематическое сближение было случайным. Связь приведенных поэтик, семантических повторов свидетельствует о глубокой избирательной ассоциативности мышления Пушкина – способности проявлять фрагменты «невидимой» исторической реальности, имеющей отношение, как нам представляется, к неким фактам биографии прототипов героев романа. «Ассоциации в художественном произведении», – считает И. Р. Гальперин, – «не возникают спонтанно. Они результат творческого процесса, в котором отдаленные, не связанные логическими скрепами представления приобретают вполне понятные связи между описываемыми явлениями». («Текст как объект лингвистического исследования» с. 792.)

Но для того, чтобы правильно определить эти связи у Пушкина, исследователь (подобно Онегину) должен «…меж печатными строками читать духовными глазами иные строки…» – то есть «совершенно погружаться» в мир идей поэта.

Итак, все вышесказанные «странные сближения» подводят Музу поэта – то бишь «Ленору-Татьяну» – к единому гробу с ее суженым (иначе зачем было Пушкину отсылать читателя к «Леноре» Бюргера?):

«А кровать нам?» – шесть досок.«В ней уляжется ль невеста?»– Нам двоим довольно места… —