Личность чистая и цельная, он мучился двойственностью своего положения, желая постигнуть главную тайну – тайну веры. «Батюшка! – обратился он, будучи студентом, к святому и праведному Иоанну Кронштадтскому, – скажите, пожалуйста, откуда у вас такая
Русское общество до революции, прежде всего интеллигенция, но и большая часть дворянства, относилось к Церкви не как к духовной основе своей жизни, а как к полезному государственному институту, необходимому для поддержания нравственности в народе. Более того, охлаждение в вере коснулось и части духовенства. С горечью вспоминал позднее владыка: «Нет, не горели мы, не горели…». Молодой монах был поглощен своими духовными поисками; отчасти эта трудная духовная работа описана им в очерке о валаамском старце Никите, которого Иван Федченков посетил еще до пострижения. При встрече с ним у студента Духовной Академии стало на душе «так тихо и отрадно, что я точно в теплом воздухе летал… Затем разговор прервался; и вдруг отец Никита берет меня под левую руку и говорит совершенно твердо, несомненно, следующие поразившие меня слова: “Владыка Иоанн… Пойдемте, я вас буду угощать”. Точно огня влили мне внутрь сердца эти слова… Я широко раскрыл глаза, но произнести ничего не мог от страшного напряжения» (32, с. 30). Получив такое несомненное благословение, двадцатисемилетний студент решился.
Имя Вениамин, данное ему при пострижении в монашество, означало «сын десницы (правой руки)», «любимый сын». Кто мог знать тогда, в начале XX века, какой путь уготован молодому, высокообразованному монаху? Он сам колебался. В памятное свидание с отцом Никитой признался старцу: «– Батюшка! Боюсь, монашество мне трудно будет нести в миру. – Ну и что же? Не смущайтесь. Только не унывайте никогда. Мы же не Ангелы…» (32, с. 31). Путем терпеливого служения, преодоления скорбей и искушений, путем сосредоточенных раздумий, с помощью трудов Отцов Церкви и силою молитвы владыке Вениамину суждено было обрести пламенную веру. Однако ему выпало жить и трудиться в сложное время. Материальные условия жизни людей менялись стремительно, в международной жизни нарастало ожесточение между великими державами, а в смятенных душах людей не стало покоя. Менялся и монашеский образ жизни. Некоторые вспоминали, что, по учению православных отцов, монахи последних времен «отнюдь не будут иметь монашеского делания, но им попустятся скорби, и те из них, которые устоят, будут выше нас и отцов наших» (преподобный Исхирон Скифский).
В 1917–1918 годах архимандрит Вениамин принимал участие в работе Поместного Собора Русской Православной Церкви, внес свой вклад в деяния этого судьбоносного для Церкви собрания православных священнослужителей и мирян. Вспоминая те дни, он причислял себя к «консерваторам», которых на Соборе оказалось большинство; либеральное же меньшинство, «люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными, развязными языками» (31, с. 283) производили лишь большой шум.
Молодой монах выступил на одном из заседаний с возражением по принципиальному вопросу. В докладе о церковном проповедничестве утверждалось, что проповедь – главнейшая обязанность священника. «В сознании православных людей, – указал архимандрит Вениамин, – пастырь является прежде всего тайносовершителем, тайноводителем… Народ более всего обращается к своему пастырю со словами: “Батюшка, помолись за нас”. Народ почитает в священнике прежде всего не оратора, а молитвенника…» (198, с. 37). Стоит ли говорить, что сам отец Вениамин ревностно следовал такому образу служения.
Собор большинством голосов восстановил патриаршее управление и приступил к выработке нового уклада церковной жизни в изменившихся условиях отделения Церкви от государства, но труды его оказались прерванными.
Революционная буря сломала весь существовавший в России строй жизни. Много проклятий обрушилось на революционеров, и было за что. Сначала, в феврале 1917 года, либералы, а затем, в октябре, большевики целенаправленно и упорно навязывали стране и народу новый образ существования. И те и другие пытались оторвать Россию от ее истории, от ее корней, от всего традиционного уклада жизни и действовали при этом решительно и кроваво во имя своей умозрительной мечты. Поэтому в Церкви они видели своего естественного врага.