Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Патриарх Тихон в письме поблагодарил Сербского Патриарха Димитрия за помощь «русским изгнанникам», но в мае 1922 года направил митрополиту Антонию (Храповицкому) постановление, в котором Карловацкий Собор признавался «не имеющим канонического значения», а призыв к «восстановлению династии Романовых» – призывом, который «не выражал официального голоса Русской Церкви»; заграничное ВЦУ следовало упразднить (198, с. 558). На совещании заграничных архиереев епископ Вениамин предложил во исполнение воли Патриарха упразднить ВЦУ: «Митрополит Евлогий должен взять управление в свои руки без всякого Собора, а если необходимо Синод временно сохранить, то надо, чтобы митрополит Евлогий – не митрополит Антоний – был его председателем». «Тут мне и следовало проявить власть, – много позднее сокрушался митрополит Евлогий, – заявить, что я исполню волю Патриарха… Но я ради братского отношения к собратьям-архиереям, закинутым в эмиграцию, во имя любви к митрополиту Антонию, старейшему зарубежному иерарху… пренебрег Правдой – волей Патриарха. В этом была моя великая ошибка…» (50, с. 371). Не решившись пойти на открытый разрыв с законным главой Русской Церкви, Архиерейский Собор в Карловцах упразднил ВЦУ, но образовал Синод во главе с митрополитом Антонием с такими же функциями и той же открыто антисоветской политической ориентацией. Это прямо противоречило посланию Патриарха Тихона от 25 сентября 1919 года о невмешательстве православного клира и мирян в политическую борьбу: «…Установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение», что созвучно словам апостола Павла: Молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры… и уклонитеся от них

(Рим. 16, 17).

Инициатор созыва заграничного Собора оказался этим же Собором отвергнут. Оставшись в одиночестве, епископ Вениамин уходит от дел церковного управления и поселяется в сербском монастыре Петковице; в 1923–1924 годах он окормляет православных Карпатской Руси в Чехословакии; в 1924 году возвращается в Сербию, служит настоятелем русской церкви и законоучителем в двух кадетских корпусах. В 1925 году митрополит Евлогий (Георгиевский) пригласил владыку в Париж для работы инспектором и преподавателем созданного Свято-Сергиевского богословского института, епископ Вениамин согласился и фактически возглавил институт.

Подобно многим великим деятелям Церкви, владыка Вениамин был настоящим пастырем, спешившим на помощь людям, нуждающимся в духовном наставлении и окормлении. В Париже с ним познакомился двадцатилетний князь Дмитрий Шаховской. Молодого студента экономического факультета университета в Бельгии, увлеченного исканиями русской религиозно-философской мысли, не удовлетворяли идеи литератора Д. В. Мережковского и философа Н. А. Бердяева и даже богословские исследования протоиерея Сергия Булгакова. Его душа искала чего-то иного, искала выхода из «мелкого погружения в глубочайшие Божьи тайны». И владыка Вениамин «просто и ясно» открыл ему будущий путь иноческого служения Богу и людям (70, с. 52, 53).

«Мой духовник, очень искренний и добрый человек, глубокой веры, епископ Вениамин (Федченков)», – вспоминал позднее архиепископ Иоанн (Шаховской), и «через него я, никогда и мыслей не имевший о служении Церкви, был призван на это служение… Весною 1926 года из Брюсселя я написал своему духовнику епископу Вениамину в Париж, что жизнь в Европе мне стала духовно трудна, и я прошу его благословить меня уехать в Африку, в Бельгийское Конго… Ответ владыки Вениамина был таков: “Дорогой Дмитрий Алексеевич, пет воли Божией на Ваш отъезд в Африку. Ваш путь: монашество и Духовная Академия – служение Церкви”»

(70, с. 57–58). И это лишь один пример пастырской деятельности владыки Вениамина.

Сам же он в 1920-е годы оказывался перед теми же вопросами, что и в начале своего монашеского пути: как жить в миру и освободиться от мирских пут? Как сохранить верность Церкви перед открытыми угрозами ее существованию? Как отличить правду Божию от правды человеческой?