Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Занятый церковной административной деятельностью, митрополит Вениамин много служил в храмах, вел немалую переписку, писал воспоминания и дорабатывал начатые ранее богословские труды. Он по-прежнему оставался мягким и сердечным пастырем, из-за чего иные считали владыку «идеалистом», а то и «блаженным», но это привлекало к нему сердца многих и многих. «Ну и чудак же он был, – вспоминал митрополит Питирим (Нечаев). – Сначала его определили в Саратов, но долго он там не удержался. Едет, бывало, в машине; если на дороге кто-то голосует, он обязательно подвезет, а по дороге начинает обращать в веру. Властям это не понравилось…» (118, с. 178).

Именно эта сосредоточенность на внутреннем притягивала людей. В 1948 году во время своего пребывания на Рижской кафедре митрополит Вениамин познакомился с писательницей Н. А. Павлович, духовной дочерью старца Нектария. Она, услышав проповедь митрополита, сказала: «Этот владыка, вероятно, имел связь с Оптиной: так близок дух его к ней!». Сам же владыка после разговора с Н. А. Павлович записал: «Святые и усопшие, живущие на небесах, имеют гораздо более тесное, близкое общение с нами, живыми, чем мы обычно привыкли об этом думать в жизни своей. И эту женщину послал ко мне сам о. Нектарий. Это я и считаю чудом» (32, с. 135).

Первым делом для него оставалась по-прежнему внутренняя духовная жизнь, в которой он сурово и нелицеприятно судил не других, а себя. Запись в дневнике 1952 года: «Вообще же нужны всегда скорби: они невольно смиряют. А всякие похвалы – надмевают… Поневоле даже… Слава Богу и за скорби!»; от 21 сентября 1953 года: «…Душевное состояние? По совести сказать: не вижу улучшения. Правда, будто бы сознаю больше греховности, чем прежде… Но это – не улучшение, а сознание прежней плохой моей действительности. И только. И потому уверенности в спасении – нет…»; от 27 октября 1953 года: «Главное же – сознание своей худости!.. Почему? Потому что я ясно вижу свое несовершенство, а по сравнению с Ангелом и святыми – пустоту…» (33, с. 94, 101, 105). Как не вспомнить тут случай из жития святого Антония Великого, к которому однажды собрались прославленные старцы. Один рассказал, что стяжал непрестанную молитву, другой – имеет дар чудотворения, третий сподобился видеть Ангелов. Святой Антоний ответил им: «Истинно говорю вам, братие: не великое дело творить чудеса, не великое дело видеть Ангелов; великое дело – видеть свои собственные грехи» (см. 43, т. 1, с. 109–110).

Владыки не коснулись явные репрессии, он был слишком заметной фигурой, однако частые перемещения с кафедры на кафедру (Рига в 1947–1951 годах, Ростов-на-Дону в 1951–1955 годах, Саратов в 1955–1958 годах), намеренные стеснения его деятельности со стороны власти угнетали старого монаха. В 1958 году он был уволен на покой, и вдруг вспомнился ему давний, в 1912 году услышанный рассказ оптинского старца Нектария о патриархе Никоне, сосланном в монастырь. «И только ныне утром вдруг мне мелькнула эта мысль – что и я буду сослан в монастырь. И тоже по государственным мотивам…» (33, с. 125).

В то же время владыка на протяжении десятилетий, со времен сербского Петковице, стремился к уединенной монастырской жизни. По его словам, «монашество есть именно покаянное житие… Покаянное житие – есть красота, есть весна красная…» (177, с. 347). Последние годы жизни митрополит Вениамин провел в стенах Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря. Впервые он посетил его в 1949 году, совершил несколько служб, прошел вокруг обители с крестным ходом. «Митрополит Вениамин был каким-то особенно благодатным владыкой, – вспоминал протоиерей Евгений Пелешев. – Таких я прежде, пожалуй, и не встречал: кроткий, смиренный, милостивый, терпеливый и ко всем без исключения ласковый… Владыка в каждом своем движении был так благообразен, что, глядя на него, действительно можно было вспомнить, что в человеке присутствует образ Божий…» (177, с. 333).

В тихом уединении Печор владыка приводил в порядок свои богословские труды, воспоминания, собрания повествований о великих святых и скромных подвижниках Православия. Поразительная искренность и мудрая простота видны на страницах его трудов. «Православие же требует преимущественно внутренней работы своей

, конечно, по руководству Церкви. Эта работа тяжела. Свобода еще тяжелее. А нужно нести их, иначе погрузишься в “сон” хладной веры, то есть в безжизненность. А это путь к смерти… Современный мир живет самим собою, и притом земными, низшими интересами своими. О Боге думают вскользь, лучшие помнят в некоторые моменты дня, другие – по праздникам… Но и это все лишь прибавка к основе жизни, а не само существо ее.

Между тем единственно сущее, подлинное, само в себе существующее и источник всего прочего, высочайшее бытие – это есть лишь Бог» (177, с. 372–374).