В то же время владыка в своих размышлениях нисколько не обольщался и не впадал в возвеличивание своего только потому, что оно свое. Увидев в константинопольском соборе Святой Софии самозабвенно молящегося турка, он невольно задумался: «…пожалуй, сейчас во всем великом городе не найдешь грека, так смиренно молящегося где-нибудь в храме. Все они заняты “делами”, а о Боге вспоминают лишь по праздникам. О русских беженцах и говорить не стоит! Даже немыслимо представить кого-либо из нас, архиереев ли, генералов ли, солдат, казаков, интеллигентов, вот так публично и сосредоточенно молящихся. Не терпим ли мы, и греки, и русские, наказания Божие за то, что продаем свое первородство христианской истины за чечевичную похлебку материальной привязанности, как прочие, неверующие? Христианство прекрасно, высоко, но не плохими ли мы стали христианами в мире?» (31, с. 333–334).
Будучи требовательным к другим, владыка оставался строгим и к себе. На подворье он служил в общей череде священническим чином. Образ жизни его оставался простым и скромным. Отрешившись от церковно-политических дел, владыка все более сосредоточивался на главном – служении Богу и людям, на молитвенном духовном делании. Примечательно, что старец Силуан Афонский, с которым владыка поддерживал постоянные отношения, в одном из писем отозвался о нем так: «Господь Иисус Христос любит архиепископа Вениамина» (177, с. 332).
Русская эмиграция не жаловала Трехсвятительское подворье, пустили слух, что там над иконами висят серп и молот… Но постепенно, год за годом все больше русских людей стало приходить в храм, привлеченных особой теплотой, будто дыханием родной земли. Примечательно, что осенью 1941 года в Трехсвятительский храм пришел помолиться великий князь Владимир Кириллович с некоторыми близкими представителями русской аристократии. Немцы предложили ему, как законному главе Дома Романовых, стать императором Российским на «освобожденных» ими землях. Великий князь ответил: «На штыках врагов моего народа я никогда не буду императором». Немцы дали пять дней на размышление, пригрозив расстрелом в случае отказа. Вот на исходе пятого дня Владимир Кириллович и пришел помолиться перед возможной смертью в «болыне-вицкий» храм… Но все обошлось (174, с. 43–44). После Второй мировой войны замечательные фрески иеромонаха Григория в парижской «церкви в гараже» были объявлены памятником национальной культуры Франции (118, с. 177).
В 1933 году владыка Вениамин отправляется в США по благословению митрополита Сергия для чтения лекций, а вскоре, указом от 22 ноября 1933 года назначается архиепископом Алеутским и Северо-Американским, экзархом в Северной Америке. И вновь, в который раз ему приходится столкнуться с большими трудностями, неодолимыми на первый взгляд.
Алеутская и Северо-Американская епархия на территории США была утверждена Святейшим Синодом в 1900 году, и к концу 1917 года в ее состав входили 271 храм, 257 священнослужителей и до 300 тысяч прихожан. После революции затрудняется сообщение с главой РПЦ. В сентябре 1921 года Архиерейский Собор Сербской Православной Церкви учредил Американо-Канадскую епархию, оторвав сербские приходы от юрисдикции Русской Православной Церкви. Этим же воспользовался Константинопольский Патриарх Мелетий IV, который 1 марта 1922 года утвердил решение Священного Синода «об обязательном и исключительном подчинении Константинопольской Церкви всей православной диаспоры», то есть православных вне территории автокефальных Церквей. Так, в нарушение церковных канонов, была создана Американская архиепископия Константинопольского патриархата в Северной Америке (129, т. 2, с. 15, 159,161). Русские архиереи отвергли притязания патриарха Мелетия IV, а Патриарх Тихон назначил митрополита Платона (Рождественского) патриаршим представителем в этой епархии (со статусом митрополичьего округа). Однако в тяжелые и трагические для Русской Церкви годы митрополит Платон, подобно карловчанам, решился на резкие публичные заявления с осуждением Советской власти, что вынудило Патриарха Тихона уволить его от управления делами епархии. Однако сам владыка Платон не признал этого решения и увел епархию от законного церковного управления, объявив о «временном самоуправлении». Православное сообщество в США оказалось расколотым, лишь несколько приходов остались верными Матери-Церкви.