Путешествие из Петербурга в Нью-Йорк. Шесть персонажей в поисках автора: Барышников, Бродский, Довлатов, Шемякин и Соловьев с Клепиковой

Тем более, этот феномен двойничества и раздвоения, известный русскому читателю по фантасмагорической прозе Гоголя, Достоевского, Андрея Белого в смысле, слава богу, я это не я, – лейтмотив поэзии Юджина Соловьева. У него даже есть стихотворение «The Poet and I», одно из лучших у него, которое опять-таки об одном персонаже, о самом себе. Вряд ли здесь понадобятся объяснения – знаю по собственной писательской практике, что даже в тех своих опусах, которые написаны от первого лица и в которых много от моего собственного жизненного опыта, автор и авторский персонаж – не одно и то же, не один к одному. Вот почему меня всегда – ну, скажем, так – смущал буквализм прочтения моей прозы некоторыми знакомыми. Однако поэзия выражает это отчуждение поэта от автора куда тоньше и сильнее, чем проза, а потому я опять приведу несколько строчек из стихотворения моего сына, начало и самый конец:

The poet and I don’t get along.He’s moody, impertinent, usually wrong.

He chases after loose women andinsults good, honest men,who then refuse to be our friends.My feet are planted firmly on the ground,

he’s flying in the sky, lost in the clouds,like Mercury, although he listensto no gods’ commands, maybe the devil,

but more likely, he wings it on his own.…I love and hate him and miss him terribly.Inhabiting the same body is no easy task.

Само собой, поэзия, вызванная к жизни личной, семейной драмой моего сына, сюжетно иногда с нею соотносится, но, слава богу, ею не исчерпывается. Это скорее импульс его стихов, а не их единственная тема. Более того, даже когда драйв его поэзии касается этой мучительной темы, то по касательной: поэт не ограничивается последними страдательными годами, но заглядывает в даль прошлого, когда были и любовь, и страсть, и счастье. К этой ретроспективной теме примыкают стихи о нынешнем счастье моего сына с сыновьями Лео и Джулианом. Такое у меня чувство, что общее несчастье – распад семьи, – которое мальчики тяжело переживали, сблизило всех троих.

То, что вся эта семейная драма разворачивалась в маленьком аляскинском городке, где практически все друг друга знают, еще больше усугубило переживания его участников, которые были у всех на виду. Все равно что на сцене, а зрителями – все жители бывшей столицы русской Аляски.

Возвращусь, однако, к нашему сицилийскому путешествию. В каменоломне в Сиракузах есть гигантский грот – длина 65 метров, ширина до 11 метров, высота 23 метра. По форме напоминает исполинское ухо, под стать акустика – великолепная: Жека декламировал здесь свои стихи, собрав большую аудиторию разноплеменных слушателей-туристов. Грот называется «Ухо Дионисия» – в каменоломне работали рабы, а тиран Дионисий подслушивал их разговоры.

– А ты знаешь историю сиракузского поэта Феокрита? – спросил я аляскинского поэта Юджина Соловьева. – Беда, что он не единственный сочинял здесь стихи. Тиран Дионисий тоже время от времени баловался виршами, которые Феокрит критиковал за бездарность, за что и был сослан в эту каменоломню. Однажды, решив, что наказание пошло Феокриту впрок, Дионисий вызвал его к себе во дворец и прочел ему свои новые стихи. «Ну теперь как?» – спросил тиран, ожидая похвалы. И получил в ответ: «Отправь меня обратно в каменоломню».

Чего мы насмотрелись в Сицилии, так это дуомо, кафедральных соборов. Одно из моих любимых стихотворений Юджина Соловьева написано от имени средневекового каменщика, который не увидит окончания своей работы, и дети не увидят, а разве что внуки, чье восхищение законченным собором увидит его Строитель – с Небес. Стихотворение так и называется «Cathedral»: