Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Несколько дней спустя они снова встречаются на террасе кафе, садятся за столик и глазеют на прохожих. На сей раз Фицджеральд мил, самокритичен и остроумен, и, хотя он и выпивает два виски с содовой, нет никаких признаков «химических изменений», которые произошли с ним в «Динго». Во время их разговора он предлагает более серьезное приключение. Он оставил автомобиль в Лионе. Не согласится ли Хемингуэй вместе с ним перегнать автомобиль обратно в Париж? Это, конечно, та самая «грандиозная поездка», о которой Хемингуэй рассказывает в письме к Перкинсу в июне 1925 года.

В новой, ретроспективной версии поездка предстает полной катастрофой. Скотт опаздывает на поезд, у автомобиля нет крыши, они коротают утро, транжиря деньги на безумно дорогую еду, и едва они трогаются в обратный путь, как их настигает ливень, который они пережидают под деревьями, распивая макон[104] бутылку за бутылкой. Через несколько часов Фицджеральд заявляет, что у него пневмония, и настаивает, чтобы они отправились в отель, где просит, чтобы ему принесли градусник и чтобы Хемингуэй позаботился о его жене и дочери после его смерти. Немного виски с лимоном кладут конец этому бреду, вскоре он приходит в себя, и приятели смогли выйти и изысканно пообедать с бутылкой приятного «местного легкого вина „Монтаньи“»[105]

.

История забавная, но с неприятным душком (прочтя ее, Джон Чивер заметил, что это было вроде встречи спустя многие годы с «товарищем детских игр, который ничуть не изменился»). То, что Фицджеральд плохо переносил алкоголь, и озадачивало Хемингуэя, и внушало ему отвращение. Рассуждая тоном осведомленного докторского сынка из иллинойского Ок-Парка, он пишет:

Но Скотта, притом как его разбирало от самых маленьких доз спиртного, трудно было назвать пьяницей. Тогда в Европе мы считали вино чем-то таким же полезным и обычным, как пища, и кроме того, оно радовало, создавало ощущение благополучия и счастья. Пили вино не из снобизма, это не было признаком какой-то утонченности, не было модой; мне бы в голову не пришло пообедать без вина, сидра или пива. Я любил все вина, кроме сладких, полусладких и крепленых, и не представлял себе, что несколько бутылок легкого сухого белого макона, выпитых вдвоем, произведут в Скотте химические изменения, превращающие его в дурака. С утра мы выпили виски с водой, но в своем невежестве касательно алкоголя я не ожидал, что это может повредить человеку, ехавшему в открытой машине под дождем. Алкоголь должен был очень быстро окислиться[106].

Полезным и обычным, как пища

. Ниже он сердито добавляет: «Спиртное его возбуждало, а потом отравляло его»[107].

Лишь небольшая часть этих рассуждений верна. Прежде всего, алкоголь — это именно яд. Стандартная доза алкоголя содержит 7,9 грамма этанола, депрессанта активности ЦНС, оказывающего как краткосрочное, так и долгосрочное влияние на человеческий организм. Быстрое употребление большого количества алкоголя может вызвать угнетение дыхательного центра, ко́му и смерть, а хроническое употребление разрушает печень и многие другие органы, в их числе периферическая нервная система, сердце, поджелудочная железа и мозг.

Хемингуэй ошибается и в своем псевдонаучном утверждении, что алкоголь должен был бы очень скоро окислиться. Алкоголь имеет тенденцию аккумулироваться в крови, поскольку абсорбция происходит быстрее, чем окисление и выведение, которое идет в основном через печень. Впрочем, большая часть утверждений связана с чувствительностью Фицджеральда к алкоголю. Возможно, Фицджеральд испытывал внезапное и зачастую глубокое падение переносимости, которое иногда наблюдается в поздней стадии алкоголизма. Это был, по словам Хемингуэя, дурной знак. Но неверно утверждать, а Хемингуэй считал это несомненным, что хорошая переносимость есть фактор здоровый и желательный.