Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

В восемнадцать тридцать по центральному времени[119] мы въехали в Пикаюн. Солнце подсвечивало сзади водонапорные башни и заправки, на соседнем пути остановился поезд. Потом пейзаж стал меняться, мы приближались к заболоченной местности. Деревья росли из заводей, из стоячих речных рукавов, отбрасывая темные отражения на ослепительно серебристую, голубую, золотистую поверхность воды, и вспышки света пронизывали всю лесную подстилку.

Девушки у меня за спиной оживленно болтали в предвкушении конца поездки. «Я знаю многих мужчин, которые пользуются женскими дезодорантами», — сказала одна. Потом они заговорили с темноволосым мальчишкой: «Вам нравится удить рыбу? А какую рыбу вы ловите, молодой человек? А самая большая какая вам попалась? Семь фунтов, круто!» За окном раскинулась водная гладь. Сначала я подумала, что это Мексиканский залив, и лишь несколько дней спустя до меня дошло, что это было озеро Пончартрейн, дамба которого помнит ураган «Катрин».

Мост был очень длинным. Солнце уже садилось; мое место было справа, и я могла сполна упиваться зрелищем. Внизу под путями двое мужчин в темных очках удили рыбу. Вдалеке я увидала дымок и подумала, что это нефтяная платформа далеко в море, серый подтек на чистой линии горизонта. А может, это дальний берег, ведь когда я взглянула снова, этих подтеков было уже несколько: курорты, отели? Какими привлекательными они кажутся отсюда, похоже на аванпосты какого-то плавучего города. Прошло минут десять, пока я поняла, что смотрю на Новый Орлеан, он ведь морская душа, вырастает из дельты Миссисипи на топкой земле между озером, рекой и заливом.

Когда мы достигли берега, на небе началось красочное шоу. Облака полыхали пурпурным сверху и мраморно-оранжевым снизу. Тени отливали фиолетовым. Пальмы на розовом небе отпечатались очень четко. И случилась странная вещь. В воздухе заметался, затрепетал скворец, и я увидела мальчика, стоящего на рельсах; он держал картонную коробку в одной руке и жестикулировал другой. Его губы двигались, но вокруг не было ни души.

Поезд миновал кладбище Метейри. «Как это всё не утонуло?» — спросила девушка за моей спиной, и ее приятель ответил: «Они закладывают сваи. А в двух футах под ними вроде вода». Теперь мы уже, несомненно, находились на окраине большого города. Скоростные дороги были проложены по дамбам, я различила красные проблески задних фар и стоп-сигналов. Все повскакивали с мест и стали проталкиваться к выходу, стаскивая вниз чемоданы и натягивая куртки. Мелькнул мальчишка-мексиканец в футболке New York Yankees. На меня накатила волна радостного возбуждения. Поток хлынувшего в вагон воздуха был теплым и влажным, как тянучка. «Если про меня и можно сказать, что у меня есть дом, — написал однажды Теннесси Уильямс, — то он в Новом Орлеане, который дал мне материала больше, чем любой другой уголок этой страны»[120]. И, повторяя неоднозначную фразу своей Стеллы из «Трамвая „Желание“», добавил, что Новый Орлеан город совершенно особенный.

4. Дом в огне

Едва я шагнула из вагона во влажный воздух, как поняла, что дать определение Новому Орлеану почти невозможно. Он не был похож ни на один из виденных мной городов, хотя суетливой изобильной неразберихой подчас, особенно ночью, напоминал мне Аддис-Абебу. В Гарден-Дистрикте, богатом районе пряничных домиков, улицы были пустынны, разве что появится случайный фургон с неброским логотипом частного охранного предприятия, ползя со скоростью пешехода. Здешний воздух чарующе пах жасмином, но трамвай укатил отсюда во Французский квартал, где воняло ослиной мочой и гниющими отбросами — об этом-то стойком зловонии думала Бланш Дюбуа, когда в конце «Трамвая» выкрикнула: «А вот и колокола собора… единственно чистое, что есть в вашем квартале»[121].

Готовность Французского квартала потакать самым низменным инстинктам его посетителей ошеломила меня. Бурбон-стрит обрушила на меня шквал светящейся рекламы, предлагавшей офигенную кружку пива, аквариумы с выпивкой прямо на улице и аппетитных красоток. Повсюду были выставлены фото в натуральную величину полуобнаженных девиц в нижнем белье, присевших на корточки или крутящих педали велосипеда-тандема, с косичками, как у школьниц. Мимо меня плыли вывески ночных клубов The Barely Legal Club, Babe’s Cabaret, Bourbon Street Blues, Larry Flynt’s Hustler, пробежала с истошным визгом девица, и где-то за углом разношерстный джаз-банд начал выстукивать какой-то свинг.