Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Однажды вечером, проходя мимо открытых окон отеля «Роял-Сонеста», я увидела Кэрол Бейкер за ланчем. Давным-давно она играла в «Куколке»[141] главную роль, цветущую инфантильную красотку. Ее волосы уже не были золотыми, они были белы, и безупречные черты немного оплыли. Накануне вечером я слышала ее рассказ в «Ле Пти Театр» о ее многолетней дружбе с Теннесси. Кэрол описала квартиру, которую он снимал на Манхэттене, крошечную даже по стандартам этого муравейника. «Отчего бы вам не переехать?» — спросила она, и он указал на плеть ночного жасмина, чудом дотянувшуюся до его окна. Кэрол говорила и о многом другом, но я в тусклом свете на галерке записала именно это. Мне показалось таким трогательным, что человек, почти всегда чувствовавший себя одиноким и неприкаянным, человек, видевший залог быстрого взлета лишь в титанических усилиях, человек, у которого даже кабина лифта вызывала приступы клаустрофобии, цеплялся за эту квартирку из привязанности к цветку.

Конференция проходила в Центре исследования творчества Теннесси Уильямса в Историческом музее на Чартрс-стрит. Я пришла туда пораньше и очутилась среди многоголосой толпы людей в песочно-желтых блейзерах, их гладко зачесанные волосы ностальгически напомнили мне Англию. Доклады касались самых разных тем, от «Распутство браков без любви в пьесах Уильямса» до роли итальянской культуры в «Татуированной розе».

Докладчик, которого я пришла послушать, доктор Зейнел Карсиоглу, турецко-американский офтальмолог, выйдя на пенсию, посвятил себя исследованию роли болезней в творчестве Уильямса. Его доклад «Диагностирование Теннесси: Уильямс и его болезни» начался с длинного перечня недугов, которыми Теннесси страдал на протяжении своей жизни. Были среди них и наваждения ипохондрика, были доступные проверке дифтерия, склероз сердечного клапана, гастрит, диспепсия, давнишняя травма левого глаза, остроконечные кондиломы, доброкачественная опухоль грудного соска (неудивительно, что он называл ее раком груди в интервью журналистам).

«Уильямс, — сказал доктор, — был очень подкован по части болезней, хотя трудно сказать, в самом ли деле он испытывал их симптомы или воображал их», добавив, что его интерес к недугам тела многое говорит о его творчестве. Следующее его утверждение было более спорным. Он предположил, что хаотичная структура поздних пьес, возможно, связана с поражением головного мозга вследствие алкогольной зависимости: манера Уильямса использовать оборванные фразы и неполные диалоги могла означать форму афазии, приобретенного речевого расстройства, нередкого у хронических алкоголиков, которое проявляется в трудности воспроизведения слов и построения фраз.

Аудитория загудела. Когда доктор Карсиоглу замолчал, поднял руку мужчина и, получив слово, твердо объявил: «Афазия — это расстройство, открытое авангардистами начала двадцатого века — дадаистами и Сэмюэлом Беккетом». Другой высказался так: «Акцентирование внимания на патологии обесценивает его художественное творчество. Использование афазии — это фактор речи южан, которую он пытался копировать. Он был очень тонким художником». Доктор Карсиоглу согласился с вероятностью того, что Уильямс знал о своей афазии и намеренно демонстрировал ее в пьесах, «заставляя читателей наблюдать расстройство его собственного внутреннего мира». Он добавил, что его гипотезы нуждаются в проверке, возможно, путем сравнительного количественного анализа неполных предложений в пьесах 1940–1950-х годов и более поздних.

Между прочим, у Уильямса встречается мысль о том, что алкоголь может влиять на его способность писать. Проснувшись ранним октябрьским утром 1953 года в номере мадридского отеля, он записал в блокноте с черной обложкой:

Просмотрев последние записи по пьесе, я был так разочарован, что закрыл их и собрался спуститься в бар. Больше всего меня беспокоит не безжизненность текста, не отсутствие в нем своеобразия, а настоящая неразбериха, которая в нем царит: нет сквозных, связующих элементов, зато полно нагромождений и повторов — бегаю по кругу, как всполошенная курица.

Может, у меня в мозгу произошли структурные изменения? Не могу мыслить ясно и последовательно? Или просто слишком много спиртного?

Перспектива возвращения в Америку с этими сердечными перебоями, которые успокаиваются только выпивкой, представляется мне крайне мрачной[142].