Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Запланированная операция так и не состоялась. Через несколько дней симптомы сошли на нет, и Уильямсу разрешили вернуться домой в Ки-Уэст. Месяца два его беспокоило лишь недомогание, которое он называл «неврозом сердца», но в марте он ощутил пугавшее его онемение стоп. Он называл этот недуг водянкой, хотя его врач с уверенностью заявил, что Теннесси страдает ранним поражением периферической нервной системы, «обусловленным отчасти спиртным»[148] — негативным влиянием алкоголя на усвоение витамина B₁₂

. Неудивительно, что Теннесси реагирует на этот диагноз отрицанием. «Конечно, мне хотелось бы верить хорошему доктору, но я не вполне ему верю», — написал он, и это еще одно подтверждение того, как трудно осознать собственное поведение или принять его разрушительные последствия.

Он по-прежнему много ездит. В Новом Орлеане, когда он заканчивает первый акт «Кошки», у него, к его досаде, усиливаются приступы сердцебиения, снижающие накал работы. Теннесси страдал от клаустрофобии и бессонницы, последнюю он врачевал стаканом-другим молока и старыми добрыми секоналом и виски. Во время поездки в Нью-Йорк его любимый вонючий пес Мистер Мун ночью умирает, испустив душераздирающий крик, как гусь в рассказе Чехова. В Испании он читает роман Лоуренса «Сыновья и любовники» и смотрит корриду, которую позднее обсудит с Хемингуэем, чье эссе «Смерть после полудня» он с восхищением прочел этим летом. В шумной суматохе Рима озабоченный и дочерна загоревший Уильямс делает попытку разобраться в своих неприятностях:

Передо мной дилемма, рассмотрим ее. Я не могу восстановить психическую устойчивость, пока не начну снова свободно работать, и я не могу работать свободно, пока не восстановлю психическую устойчивость.

Где решение? Совсем не ясно.

Безделье ничего не решит, потому что потребность работы, подавленное желание писать продолжает терзать меня.

Работа через силу мало-помалу изнуряет меня еще больше.

Так где же выход из тупика? Разве что немного удачи — другое имя Бога. Да, конечно, я не впервые прохожу эти круги, но на сей раз скольжение вниз пугает своей неотступностью, и редкие подъемы очень уж малы и незначительны, это всего лишь крошечные взлеты на большой нисходящей дуге, которая продолжает спускаться[149]

.

Так и идет: вверх, вниз и еще ниже. Милый телефонный разговор с Фрэнком, они сейчас в разных городах Европы. Паническая атака настигает Теннесси в баре кинотеатра: бледный и напуганный, он залпом выпивает два двойных виски. Несколько недель спустя он до закрытия сидит в баре своего приятеля, затем выходит с ним на улицу, до него доносится утешительная музыка из ближайшего клуба. Но когда он расстался с приятелем и свернул к дому, музыка оборвалась, и его охватил ужас; он спешит к дому, дорога кажется бесконечной, грудь сдавливает, перехватывает дыхание. На подъеме к убежищу, отелю «Темпио», наступает кульминация, Теннесси останавливается, срывает лист дикой герани и неотрывно смотрит на звезды: где-то он слышал, что это помогает усмирить страх. С трудом переводя дыхание, он входит в номер, глотает секонал и записывает: «Боюсь, в один прекрасный день такой приступ меня убьет»[150].

Наутро он делает еще одну запись, а затем забрасывает дневник до возвращения в Америку. Продолжение появляется в субботу 27 ноября. Эта и помеченная следующим днем записи сделаны в самолетах, которые вселяли в Теннесси такой ужас, что ему приходилось накачиваться до бесчувствия алкоголем и лекарствами. Его состояние в аэропорту Тампа перед утомительным многоэтапным перелетом из Ки-Уэста в Лос-Анджелес не сулило ничего хорошего. Вот как он описал свои ощущения в предшествующие дни: