Оплатив вход, я направилась прямиком к бассейну, затененному пальмами, которые аркой нависали над ним. «Хоть бы от листьев расчистили», — ворчал какой-то англичанин. В сувенирной лавочке продавали серьги с шестипалыми котами и постеры с изображением Хемингуэя, лучезарно улыбающегося гигантскому марлину. «Он очень знаменитый писатель, дорогуша», — уговаривала женщина своего сына-подростка.
Дом был величественный, с желтыми ставнями и кованым железным балконом, огибавшим дом по второму этажу. Я юркнула внутрь и устремилась к книжным полкам. «Уравновешенность: как ее достигнуть». «Опасность мое ремесло». «Будденброки». «Сказки» Андерсена. «Накануне» Тургенева. Два экземпляра «Приключений Тома Сойера». Там и сям поделки африканских художников: ужасные карикатурные мальчики с руками, похожими на лапы, и печальными опухшими глазами. Нефритовые пепельницы; канделябр из стеклянных цветов удивительных оттенков морской воды.
Позади дома была небольшая постройка, изначально служившая каретным сараем. Поселившись на Уайтхед-стрит, Хемингуэй сразу переоборудовал второй этаж сарая в рабочий кабинет и мостиком соединил его со своей спальней. Сейчас кабинет был закрыт для посетителей, но сквозь кованую калитку можно было заглянуть внутрь. Большая комната с красным кафельным полом и светло-серыми стенами уставлена книгами, украшена реликвиями из старых поездок: макет быка, подсадная утка, марлин. «Смотри, мам, — спросил другой мальчик, — это что, пишущая машинка?»
Как мне хотелось проникнуть внутрь! Мне вспомнилась квартира моего деда.
На дальней стене красовалась трофейная голова газели Гранта, с великолепной длинной шеей и чуткими ушами. Думаю, Хемингуэй мог ее подстрелить в свою первую африканскую поездку: одну из ста двух антилоп, занесенных в путевой дневник Полины.
Эта поездка планировалась задолго до ее осуществления. Еще до несчастного случая в Биллингсе дядюшка Гас пообещал выделить на африканское сафари двадцать пять тысяч долларов, понимая, что такая поездка может принести хорошую книгу. Поначалу Хемингуэй думал поехать мужской компанией; но, когда его рука вполне окрепла для стрельбы, в команде остался только его приятель Чарли Томпсон. Под конец к ним присоединилась и Полина, хотя охота ее не слишком интересовала.
20 декабря 1933 года они отправились из Найроби к масайским охотничьим угодьям в кратере вулкана Нгоронгоро, западнее горы Килиманджаро. Поначалу Хемингуэй был не в форме, он промахнулся, стреляя в газель и в леопарда, ранил, но не смог добить и найти гепарда. У него случались частые приступы диареи, и в январе он заболел амебной дизентерией. В удивительно подробной беллетризованной биографии «Хемингуэй: 30-е годы» Майкл Рейнольдс замечает: «К 11 января он постоянно принимал хлорид натрия, но его вечерние выпивки сводили на нет всю пользу, которую могло принести лекарство»[216]
.В конце концов их проводник телеграммой вызвал самолет. Хемингуэй провел день в постели, вечером вышел к бивуачному костру и съел миску картофельного пюре. Самолет был обещан к утру, но его не было весь день. На следующее утро он всё же прибыл и доставил Хемингуэя в Найроби. Там он лечился антипротозойными препаратами и задолжал внушительную сумму в баре отеля «Нью-Стэнли». Подлечившись, Хемингуэй вернулся в лагерь. Стрелял он теперь удачнее, но всё же каждый его охотничий трофей был заметно меньше тех, что добывал Чарли. Это его задевало, он пил по вечерам виски и погружался в тяжкие раздумья, делался мрачным и агрессивным, а иногда выглядел унылым и поутру.
Вернувшись в Ки-Уэст, он по горячим следам взялся за автобиографическую повесть «Зеленые холмы Африки» и за полгода вчерне закончил ее. Но Африка его не отпускала, и через год он туда вернулся. «Снега Килиманджаро» — это рассказ о писателе Гарри, умирающем от гангрены во время охоты в Африке, потому что он не залечил как следует маленькую царапину от колючки на колене. Самолет, который должен был забрать его в город, так и не прилетел. Гарри весь день лежит на боку в тени мимозы, потягивая виски с содовой и ссорясь с женой, которая умоляет его не пить: «У Блэка сказано — воздерживаться от алкоголя»[217]
. «Сука, — говорит он ей. — У суки щедрые руки».Переговариваясь с женщиной, Гарри урывками думает о еще не написанных рассказах, для которых он всё копил материал. Но теперь они уже не будут написаны никогда. У «Снегов» та же двойственная, сетчатая структура, что и в рассказе «На сон грядущий». Рассказы упакованы в рассказ; пейзажи — в пейзаж. Курсивные абзацы плотны и импрессионистичны, они как быстрые ручьи, пронизывающие сюжетную ткань. Некоторые из них связаны с Парижем, один — с ружьями дедушки Гарри: ружейные приклады сгорели, стволы с расплавленным в магазинных коробках свинцом валялись в куче золы.