В 1970-х и врачи, и психологи, и население в целом знали об алкоголизме намного меньше, чем сегодня. Лишь недавно он был признан болезнью, а тогда большинство людей очень слабо понимали, что он за собой влечет. В ту эпоху пили куда больше и относились к этому гораздо снисходительнее, чем в наше время. К тому же у Беллоу могло быть развито своего рода отрицание, нередко присущее близким друзьям и членам семей алкоголика. Но он глубоко заблуждается. Стихи не убивали Берримена. Они не вызывали ни белой горячки, ни гинекомастии, ни падений с лестницы, ни рвоты и дефекации в публичных местах. Алкоголь может унять вездесущую тревожность лишь при непрерывном употреблении, а это ведет к физическому и моральному распаду, безысходности.
Но почему? Почему человек такого удивительного интеллекта и дарования неизменно возвращается к веществу, которое день за днем разъедает ткань его жизни? В «Исцелении» Алан Северанс постоянно задает себе этот вопрос, несмотря на все усилия психотерапевтов выдернуть его из самокопания и вернуть в настоящее время. Миннесотская модель избавления от алкоголизма является — или являлась в 1970-х — по сути своей прагматической, избегая психоанализа, поиска
Алана Северанса нельзя назвать точной копией своего автора, и отчасти выразительность его образа обусловлена именно ироничным зазором между его углом зрения и читательским, а это подразумевает, что Берримен понимает суть болезни лучше, чем его персонаж (хотя мы можем в этом и усомниться, читая тщеславные, хвастливые стихи 1970-х, «Любовь и слава»). Однако всё, что связано с отцом, взято прямо из жизни. Берримен был убежден, что самоубийство отца было ключевым эпизодом его жизни. Оно не давало ему покоя долгие годы, и он всеми силами пытался залечить полученную рану.
Его тревожило, что он не мог вспомнить почти ничего о событиях на острове Клируотер. Он плохо помнил и подробности произошедшего, и свои тогдашние чувства, и ему приходилось полагаться на сомнительные свидетельства матери. Первая жена Берримена, Эйлин Симпсон, в своих мемуарах «Поэты в юности» пишет, что эта тема всплывала вновь и вновь то в разговорах, то в письмах, и особенно когда Джон срывался, не выдерживая напряжения. Раз от разу рассказ матери менялся, и порой он находил это смешным, а порой приходил в отчаяние.
Во время последнего пребывания в больнице Святой Марии Берримен написал матери письмо с просьбой упорядочить раз и навсегда ее воспоминания о смерти его отца. Его вопросы были пронумерованы и до боли точны:
1.
2. Когда я впервые узнал, что он застрелился?
3. Как я,
Миссис Берримен ответила длинным, витиеватым письмом. Написала, что тема болезненная и многого она припомнить не может; что долгие годы ее мучил вопрос, что же случилось с ее мужем. Обстоятельства его смерти она описала путано и многословно. Сказала, что извлекла из его револьвера пять пуль и закопала их, но, видимо, у него где-то была припрятана шестая и он вложил ее в револьвер, а впоследствии достал его и нажал на курок несколько раз, и застрелился случайно (о том, что смерть Аллина была случайной, она говорила часто, обычно в беседах с посторонними и с новыми друзьями). На вопрос о том, как ее сын вел себя во всех перечисленных местах, она не ответила.