Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

13 июня его мать, у которой усиливалось беспамятство и странности поведения, возможно, проявления деменции, вознамерилась переехать в дорогую квартиру при финансовой поддержке преданного сына. В тот же день у Кейт начались роды. Недели две спустя Берримен написал Солу Беллоу восторженное письмо о том, что он обогатил «Исцеление» скрупулезными сведениями. Он был переполнен и другими планами. Схема обучения своих детей, включая Пола, с которым он виделся в этом месяце. Масса новых книг. Надолго заброшенная работа над Шекспиром. Жизнеописание Христа для детей. Книга эссе о теме жертвы в литературе и искусстве. Он с радостью подсчитывал: тринадцать книг ждут завершения. Своему старому наставнику Марку Ван Дорену он писал:

Признаю, что этим летом я ввязался в интенсивную гонку, я должен одолеть двадцать работ по мере их поступления, не говоря об очень трудоемком чтении, связанном с романом, медицинских лекциях и так далее. Но я положил себе делать по десять страниц в неделю: черновик-печать-переработка-перепечатка; так что мне просто невозможно сбиться с пути. Кроме того, до завтрака и после часа дня я изучаю теологию, неизменно выполняю замысловатый комплекс упражнений, провожу два вечера в неделю в клинике, подхватываю шестьдесят-семьдесят неотвеченных писем (многие, что поделать, с вложением рукописей, среди них и от Эйлин, которая начала писать неплохие рассказы, затем стихи от прежних любовниц и разных протеже, рассеянных по Западному миру). Поддерживаю энтузиазмом, похвалами и деньгами разных людей и разные начинания[305]

.

Неудивительно, что он сломался под тяжестью этого добродетельного поведения. В последних числах июля «Исцеление» застопорилось. В письме Кейт из Калифорнии, куда он сбежал отдохнуть от шума и гама своего недавно разросшегося семейства, он сравнил свою домашнюю жизнь с пребыванием «на арене Колизея с разъяренными львицами». В том же письме он описал кошмарный сон, в котором фигурировал опустившийся русский аристократ, спящий перед его камином. Прогоняя его, он понимает, что незваный гость вырезал дырки в его шекспировских записках. Кейт посочувствовала этому бездомному, и ее предательство во сне напомнило ему, что у него есть к ней и другие претензии:

Я сочувствовал твоей «депрессии» и т. д. Бог знает почему. «Я была в шоке десять лет» — я не слышал большей чепухи со времен «девять лет ты был пьян» (агрессивный бред сменяется защитным)… Я думаю, что, помимо всего прочего, ты страдаешь от зависти слабого к более сильному (да, дорогуша, это я)… Ты должна начать лечиться до моего возвращения. И не надо про «у меня нет свободной минуты», чтобы написать письмо. Черт возьми, ты нянчишь младенца, готовишь еду, вот и всё… Конечно, как я это себе представляю.

И это пишет человек, отбросивший жалость и отвращение к себе, которые, как он хорошо знал и сказал это устами Северанса в «Исцелении», главная причина того, что завязавший алкоголик возвращается к бутылке. Этим летом старый и очень близкий друг Ральф Росс, завкафедрой в университете и один из самых надежных помощников, заметил: «Никто из нас не увидел ни настоящего тепла, ни высокого волнения ума, ни истинного горения. Я пришел к выводу, что единственный Джон, которого можно любить, это Джон с двумя-тремя стаканчиками виски внутри, ни больше, ни меньше — но такого Джона не существует»[306].