Путешествие на «Кон-Тики»

Зрелище было, по существу, не весьма ободряющее, и мы не могли понять, каким образом нам удавалось благополучно существовать на таком сомнительном сооружении.

В следующий раз, когда мы отправились за очередной порцией здорового смеха, чуть не приключилась беда. Мы недооценили силу ветра и волн и вдруг обнаружили, что «Кон-Тики» прокладывает себе путь сквозь волны гораздо быстрее, чем мы предполагали. Пришлось-таки нам понатужиться, чтобы догнать своенравный плот, который не был способен остановиться и подождать, не говоря уже о том, чтобы развернуться и пойти обратно. Даже после того, как оставшиеся на «Кон-Тики» спустили парус, напор ветра на стены хижины был до-статочно сильным, и плот шел на запад с такой скоростью, что мы еле могли поспевать за ним на своей подпрыгивающей лодчонке с ее игрушечными веслами. В этот момент все мы думали об одном — только бы не потерять друг друга. Прошло немало неприятных минут там, в открытом море, пока мы не нагнали словно сорвавшийся с цепи плот и не взобрались на свое пристанище.

С того дня было строго-настрого запрещено отплывать на лодке, не привязав предварительно длинный канат к носу, так, чтобы в случае чего оставшиеся на плоту могли подтянуть ее обратно. Поэтому мы никогда не уходили далеко от плота, за исключением тех дней, когда ветер совсем замирал и Тихий океан чуть колебался. В такую погоду мы могли спокойно оставлять «Кон-Тики» и грести в бесконечную голубую даль, где небо сливалось с морем. При виде того, как силуэт нашего суденышка становится всё меньше и меньше, как парус превращается в неопределенное пятнышко на горизонте, в душу прокрадывалось острое чувство одиночества и заброшенности. Синее- синее море простиралось вокруг нас, такое же синее, как небо над нами; встречаясь на горизонте, они сливались в одну сплошную синеву. Порой нам казалось, что мы свободно парим в воздухе, а кругом — опустевший мир без единого ориентира, если не считать яркое, жгучее тропическое солнце. С какой силой влек нас тогда к себе мелькающий вдали одинокий парус! Мы спешили грести обратно и забирались на плот с ощущением, что вернулись в свой собственный маленький мир, и брёвна нашего плота казались нам такими прочными и надежными!

А внутри хижины к нашим услугам была тенистая прохлада, напоённая запахом бамбука и увядших пальмовых листьев. Пронизанная солнечными лучами синева поступала умеренными дозами через входное отверстие. Мы чувствовали себя в родной, привычной обстановке; но успокаивались ненадолго, — вскоре нас снова начинала манить далекая, чистая голубая даль.