Путешествие на «Кон-Тики»

Чем ближе мы знакомились с морем и его обитателями, тем больше осваивались с ними. Мы научились по-новому уважать древние народы, которые жили в постоянном тесном общении с Тихим океаном и поэтому видели его под совершенно иным углом зрения. Конечно, в наше время человек вычислил процент солей в морской воде, дал тунцу и золотой макрели латинские имена, но всё-таки древние народы имели, пожалуй, более верное представление о жизни океана, нежели мы.

В открытом море твердые ориентиры попадаются редко. Волны и рыбы, солнце и звёзды — всё находится в непрерывном движении. Мы приготовились к тому, что в течение всего плавания над огромной котловиной в восемь тысяч километров шириной, отделяющей полинезийские острова от Перу, не встретим никаких признаков суши. Велико же было наше удивление, когда мы, приблизившись к 100° западной долготы, обнаружили на карте, прямо по нашему курсу, пометку, означавшую риф. Он был обозначен небольшим пунктирным кружочком, и поскольку карта была издана в текущем году, мы поспешили раскрыть лоцию для Южной Америки, где прочли следующее:

«В 1906 году, а затем в 1926 году, поступили сообщения о наблюдавшемся прибое примерно в 600 морских милях к юго-западу от островов Галапагос, на 6°42' южной широты и 99°43^/

западной долготы. В 1927 году с судна, проходившего на расстоянии одной морской мили западнее указанного пункта, ничего не было замечено. В 1934 году другое судно прошло в одной миле к югу и также ничего не обнаружило. В 1935 году моторное судно «Каури» производило в этой точке промеры до глубины 160 саженей, но дна не достало».

Однако карта по-прежнему допускала наличие здесь опасности для судов, а так как наш плот мог подходить к мелям смелее, чем судно с глубокой осадкой, мы решили двинуться прямиком к загадочному месту и обследовать его. риф был помечен на карте несколько, севернее предполагаемой линии нашего дрейфа, поэтому мы повернули кормовое весло и парус и пошли так, что принимали ветер и волны с правого борта. Правда, теперь в спальные мешки стало попадать несколько больше тихоокеанской воды, чем обычно, тем более, что ветер заметно посвежел. Зато мы с удовлетворением отметили, что «Кон-Тики» мог устойчиво и надежно плыть под довольно значительным углом к линии ветра, до тех пор, пока мы продолжали идти в бакштаг.[38]В противном случае парус выворачивался наизнанку, и приходилось немало потрудиться, чтобы снова подчинить плот своему контролю. В течение двух суток мы шли курсом норд-норд-вест. Одновременно пассат начал блуждать между зюйд-остом и остом и нагнал большие беспорядочные волны; однако мы по-прежнему легко перескакивали через самые крутые гребни. На верхушке мачты постоянно торчал впередсмотрящий; его кругозор заметно увеличивался, когда «Кон-Тики» взбирался на высокую волну. Наиболее крутые гребни возвышались метра на два над крышей хижины, а если две особенно буйные волны схватывались в единоборстве, их макушки взмывали вверх еще выше и обрушивались потом в самом неожиданном направлении. С наступлением ночи мы забаррикадировали вход в хижину ящиками, но это не спасло нас. Едва мы задремали, как бамбуковую хижину потряс первый удар. Тысячи тончайших струек пробились сквозь щели в стене, и в то же время целый водопад перевалил через ящики и захлестнул нас.

— Позвоните водопроводчику, — сонным голосом пробормотал кто-то, притискиваясь, подобно всем нам, к стенке, чтобы дать воде стечь сквозь пол посередине. Но водопроводчик не пришел, и мы всю ночь принимали соленые ванны в наших прорезиненных спальных мешках. А во время вахты Германа в хижину нечаянно заскочила даже какая-то нерасторопная макрель.

На следующий день на море установился порядок. Пассат, наконец-то, решил прервать свое блуждание и дул равномерно с востока. Мы поочередно лазили на мачту, так как искомая точка могла появиться в любой момент. В этот день мы наблюдали гораздо больше рыбы, чем обычно, — возможно потому, что смотрели внимательнее.

Сначала мы увидели большую рыбу-меч. Она неслась у самой поверхности воды прямо на наш плот. Между передним и задним плавниками, торчавшими острыми треугольниками из воды, было не менее двух метров, к этому следовало добавить меч почти такой же длины. Немного не дойдя до нашего кормового весла, рыба-меч сделала крутой вираж и исчезла в волнах. За обедом, сильно разбавленным морской водой, мы вдруг увидели перед самым носом у себя высокую конусообразную волну, на которой пристроилась большая морская черепаха; она широко растопырила все четыре плавника и высунула из панцыря голову на длинной шее. Затем волна распалась на две части, и черепаха исчезла так же неожиданно, как появилась. И на этот раз вода кишела любительницами черепашьего мяса — золотыми макрелями.