Третье, последнее название этого острова, занимающего столь важное положение, — Мата-Ките-Рани, что означает «Глаз, смотрящий в небо». На первый взгляд это может показаться непонятным, так как относительно низкий остров Пасхи смотрит в небо никак не больше, чем другие гористые острова — например, Таити, Маркизские или Гавайи. Но «Рани» — небо — имело у полинезийцев и другое значение. Этим словом обозначалась также первоначальная родина предков — священная страна бога-солнца, покинутое горное царство Тики. Но если из тысячи островов именно остров Пасхи получил название «глаза, смотрящего на родину», то это дает основание сделать определенные выводы. Особенно примечателен этот факт, если учесть, что существует и другое древнее название, бесспорно связанное с вышеупомянутым — Мата-Рани, по-полинезийски «Глаз неба», и это название мы встречаем на тихоокеанском побережье Перу как раз напротив острова Пасхи, у самого подножья Анд в том месте, где в горах находятся развалины древнего города Кон-Тики.
Остров Пасхи был неисчерпаемой темой для разговоров, когда мы собирались на палубе под звездным небом. Скоро нам стало казаться, что мы плывем уже давно-давно, еще со времен Тики, плывем в поисках земли по бескрайнему океану, освещаемые то солнцем, то звездами.
Мало-помалу мы перестали относиться к океану и его обитателям с прежней почтительностью. Мы хорошо узнали их самих и их отношение к нашему плоту. Даже акула стала для нас обыденным существом, после того как мы изучили ее повадки. Мы перестали хвататься за гарпуны и не отодвигались от края плота, даже когда акула подходила вплотную. Больше того, мы не могли отказать себе в удовольствии подергать ее за спинной плавник в то время, как она совершенно невозмутимо скользила мимо бревен. В конце концов это развилось у нас в еще небывалый вид спорта — кто кого перетянет.
Началось всё это весьма скромно. Мы нередко вылавливали золотых макрелей больше, чем были в состоянии съесть. Чтобы не переводить зря пищу, мы затеяли обманную ловлю без крючка, к взаимному удовольствию нашему и макрелей. Мы привязывали неиспользованных летучих рыб на веревочку и тащили по поверхности воды. Макрель тут же подлетала к приманке, хватала ее и принималась тянуть. Мы, в свою очередь, тянули к себе, — и начиналась веселая возня. Стоило одной макрели сорваться, как на ее место тут же подскакивала другая. Мы от души веселились, а макрель получала, в конечном счете, свою рыбу.
Потом мы затеяли аналогичную игру с акулами. Привязывали к веревке либо кусок рыбы, либо мешочек с остатками обеда, и закидывали в воду. Акула не переворачивалась на спину, а задирала нос над водой и плыла так с разинутой пастью, нацеливаясь на лакомый кусок. В тот самый момент, когда она уже была готова схватить его, мы поддергивали веревку. Неописуемо глупая акулья физиономия терпеливо продолжала тянуться за приманкой, которая каждый раз в последний момент выпрыгивала у нее из самой пасти. В конце концов акула подплывала к самым бревнам и прыгала здесь, словно собачка на задних лапках, стараясь схватить мешочек, болтавшийся у нее перед самым носом. Это напоминало кормление бегемота в зоопарке.
В конце июля, когда мы провели уже три месяца на плоту, в вахтенном журнале можно было прочесть такую запись:
«Сегодня у нас были самые дружеские отношения с сопровождавшей нас акулой. За обедом мы выливали ей остатки прямо в пасть. Когда она плыла рядом с нами, то производила впечатление угрюмого пса, который может в то же время вести себя ласково и добродушно. Следует признать, что акулы вполне симпатичны, если только держаться подальше от их зубов. Во всяком случае, их общество нас даже развлекает — когда мы не купаемся».
Как-то раз, приготовив мешочек с акульей приманкой, мы привязали его к веревке, которую прикрепили к бамбуковой палке, и положили на краю плота. Набежавшая волна смыла всё это за борт. Бамбуковую палку отнесло уже на несколько сот метров, как вдруг она поднялась в воде торчком и помчалась своим ходом вдогонку за плотом, словно намереваясь аккуратненько улечься на прежнее место. По мере ее приближения мы разглядели в воде под палкой десятифутовую акулу, которая и увлекала за собой этот своеобразный перископ.[42]
Акула проглотила мешочек, но веревка осталась цела. Так получилось, что бамбуковая палка быстро догнала нас, спокойно проследовала мимо и исчезла впереди!Хотя мы уже стали смотреть на акулу совсем иначе, чем прежде, мы всё еще не утратили окончательно уважения к таящимся в ее пасти рядам острейших зубов.