Путевые впечатления. Юг Франции

Король тотчас же сел на судно в Александрии, но, вместо того чтобы возвращаться во Францию, направился в Святую Землю, где он оставался три месяца, по-прежнему ожидая из Европы подкрепления и денег, но ни то, ни другое так и не прибыло. Там же в 1252 году он получил известие о смерти матери, и эта новость заставила его принять решение о возвращении во Францию. Он отплыл из порта Сен-Жан-д’Акр и 17 июля 1254 года высадился на Йерских островах.

Со временем Людовику IX, который в надежде на второй крестовый поход продолжал носить на своем одеянии крест, удалось добиться установления мира в своем королевстве. Увидев, что ему можно покинуть Францию, не оставляя ее в опасности, он тут же созвал Парижский парламент, предстал перед ним, держа в руках терновый венец Господа Иисуса, и повелел вновь собрать войско. Именно тогда он вознамерился окружить крепостными стенами город Эгморт, а поскольку римский папа родился в Сен-Жиле и, прежде чем занять святой престол, был последовательно солдатом, адвокатом Парижского парламента и королевским советником, король доверился ему.

И вот в то самое время, пока король держал свой двор в Сен-Жиле в ожидании генуэзских кораблей и там устраивались празднества в честь послов Михаила Палеолога, была намечена линия, по которой должны были пройти укрепления вокруг Эгморта. Король хотел, чтобы по очертаниям, внешнему виду и устройству они были такими же, как укрепления Дамьетты, дабы всегда напоминать о победе, с которой начался его первый крестовый поход. Но как раз в то время, когда собирались заложить первые камни крепостных стен, прибыли долгожданные корабли под командованием графа Альфонса, и это предопределило отъезд короля.

Первого июля 1270 года Людовик Святой покинул берега Франции, а 25 августа того же года скончался на ложе из пепла, в том самом месте, где посланец Рима нашел Мария сидящим на развалинах Карфагена.

«Вот так, — говорит Жуанвиль, — подобно тому, как Бог умер во имя всех людей, святой король Людовик подвергал себя опасности и смертельному риску во имя народа своего королевства».

Будучи не только отважным воином и благочестивым сыном, но и достойным наследником, Филипп Смелый, едва заняв трон, вспомнил о намерениях своего отца в отношении Эгморта. По его приказу и в соответствии с намеченным ранее планом был возведен пояс укреплений, охватывающий город еще и сегодня, так что мы можем еще и сегодня по виду этих стен, мимо которых пронеслось почти восемь веков, воссоздать тот восточный город, что мы тщетно стали бы искать сегодня в устье Нила.

Нетрудно представить, с каким любопытством мы приближались к этим историческим укреплениям, которые, помимо того, что они напоминают о столь удивительных событиях, служат еще и лучше всего сохранившимся образцом оборонительных сооружений, оставленным нам религиозной и военной культурой тринадцатого века. С Эгмортом связаны и другие памятные события, более поздние по сравнению с теми, о каких мы только что немного рассказали, — предательство Луи де Малапю, отдавшего на короткое время эти святые стены бургундцам; политическая встреча Франциска I и Карла V; сожжение леса Барбароссой; тюремное заключение кальвинистов в башне Констанс; наконец, сооружение канала по приказу Людовика XV. Но что значили для нас эти мелкие истории по сравнению с дивными страницами, которые были начертаны Людовиком IX и Филиппом Смелым в каменной книге, раскрывшейся перед нашими глазами?

Мы вошли в Эгморт через ворота замка, и мне подумалось тогда, сколь правдиво описал этот город Ребуль:

И мы увидим там руины и могилы,

Сменившие собой гордыню властной силы. Двадцатибашенный Эгморт у затхлых вод,

Чахоткой съеденный, в забвении умрет,

Как хворая сова в своем дупле глубоком,

Как бледный паладин, приговоренный роком,

Как солнечным теплом мечтавший излечиться Бродяга, брошенный в глухом дворе больницы.^[47]

В самом деле, население Эгморта, в стенах которого прежде обитало до десяти тысяч человек, уменьшилось до двух тысяч шестисот душ; так что, поскольку каменный пояс не может стягиваться по мере того как пустеет город, около четверти домов стоят запертые; другие лежат в развалинах, третьи уступили место сельским угодьям — садам и пашням, а в остальных ютится поредевшее от лихорадки население: несчастные жители обречены на умирание в своих низких домишках, которые приходится ежегодно оштукатуривать, настолько здешний воздух влажный и разъедающий.