Путевые впечатления. Юг Франции

Так продолжалось с семи утра до трех часов пополудни. Мы были завалены турпанами по колено: Милорд был скрыт под слоем птиц, как Тарпея под щитами сабинян.

Мы высадились на берег безумно усталые от этой морской экспедиции; спутники по лодке крайне любезно предлагали нам взять нашу долю общей добычи, в которую, кстати сказать, мы все внесли достойный вклад; однако опыт, какой мы имели накануне, навсегда отвратил нас от турпанов. Так что мы великодушно отказались от своей доли в пользу нашего хозяина, оплакивая несчастных путешественников, собиравшихся в ближайшую неделю остановиться в городе Бук. Однако, поскольку наши спутники настаивали на своем предложении и мы опасались, что они воспримут наш отказ за обиду, Жаден выбрал среди убитых птиц наименее пострадавшую, с тем чтобы создать один из тех натюрмортов, какие ему так хорошо удавались.

В это время появился марсельский дилижанс, и мы — Жаден, Милорд, турпан и я — погрузились в купе, оказавшееся, к счастью, пустым.

В девять часов вечера мы сошли с дилижанса возле гостиницы «Посольская».

АНТИЧНЫЙ МАРСЕЛЬ

Первой моей заботой по приезде в Марсель было отправить письмо Мери, и на следующий день, в семь часов утра, я был разбужен его стуком в дверь.

Мои читатели знакомы с Мери либо по его произведениям, либо непосредственно. Те, кто знаком с ним лишь по его сочинениям, любят его за них, а те, кто знаком с ним лично, любят и его сочинения, и его самого.

Дело в том, что Мери — одна из тех исключительных натур, каких Бог создавал с улыбкой и в какие он вложил все то доброе, возвышенное и духовное, что встречается у других людей. У него сердце ангела, голова поэта и ум дьявола.

Двадцать лет назад он взял перо в руки. Но посмеет ли кто-нибудь встать и сказать: «Я могу пожаловаться на это перо!»?

И потому у Мери с его талантом, которому нет равного, с его умом, каких я не встречал, нет ни одного врага, даже среди глупцов. Это удивительно!

Дело в том, что он, обладающий правом занять самое высокое положение, удовлетворяется самым малым! Уголок в солнечном Провансе, тень сосны над головой, морской берег под ногами, плащ на плечах, зима, похожая на лето, — вот и все, что ему нужно.

И притом какое душевное спокойствие, какая безмятежность ума, какая доброжелательность сердца! Это античный философ с верой христианина.

Впрочем, а почему бы Мери не верить и не надеяться? Разве есть на свете хоть один человек, кто, поверив ему и понадеявшись на него, ошибся бы?

Какой радостью была для нас эта встреча! Ведь сильно любя его, я полагаю, что и он немного любит меня.

В то же время бедный Мери выглядел чуточку растерянно: ему было известно, сколь увлекательным было мое путешествие, и он не понимал, что мне показывать в Марселе.

И в самом деле, Марсель, город ионический, современник Тира и Сидона, наполненный благоуханием праздников Дианы, растревоженный рассказами Пифея; Марсель, город римский, сторонник Помпея, недруг Цезаря, возбужденный гражданской войной, гордый местом, которое отвел ему Лукан; Марсель, город готический, с его святыми, его епископами, выбритыми головами его монахов и оклобученными головами его консулов; Марсель, сын фо-кейцев, соперник Афин, брат Рима, как сам он утверждал в надписи, опоясывающей его голову, — Марсель не сохранил от всех этих эпох ничего или почти ничего.

В Марселе, по существу, есть всего лишь одно историческое здание, почти святое для него; это дом № 54 по улице Больших Кармелитов, в котором жил Милон, убийца Клодия, отправленный в изгнание в Марсель, хотя защитником его выступал Цицерон. В память об этом событии наддверие дома украшал бюст, который народ в своем невежестве называл «каменный святой» и который пылится сегодня неизвестно на каком чердаке. Вот история того, кого этот бюст изображал.

В 700 году от основания Рима Клодий домогался пре-торской должности.

Это был тот самый Клодий, который за несколько лет до этого проник в дом Цезаря, когда его супруга Помпея справляла там таинства Доброй Богини, и, узнанный в своем женском одеянии, был разоблачен Аврелией.

Обвинение в таком преступлении неизбежно влекло за собой смертную казнь, но Клодий был богат; он только что купил дом за 4 800 000 сестерциев, а смертная казнь не для того, кто в состоянии заплатить за дом 5 027 833 франка.

Клодий подкупил свидетелей. Некий всадник по имени Кассиний Схола дал показания, что был с ним в Интерам-не в то время, когда, по утверждению Аврелии, она видела его в Риме.

Клодий подкупил судей, но, поскольку судьи могли взять деньги и при этом все равно вынести обвинительный приговор, как это бывало, он велел раздать им восковые таблички разных цветов, чтобы можно было бы увидеть, кто примет решение «absolvo»^[65], а кто — «condemno»^[66].

С Клодия сняли обвинение, но это не помешало Цезарю дать своей жене развод, произнеся: «На жену Цезаря не должна падать даже тень подозрения». Бедный Цезарь!

Итак, Клодий домогался преторской должности. Как видим, прошлые его дела говорили в его пользу.