Путевые впечатления. Юг Франции

В это же самое время консульской должности домогался Анний Милон и, будучи тоже весьма богатым, имел шансы ее получить; это очень не нравилось Клодию, прекрасно понимавшему, что преторская должность ему ничего не даст, если консулом станет Милон. Я забыл сказать, что они были давними врагами: в свое время Клодий добился изгнания Цицерона, а Милон способствовал его возвращению в Рим. Поэтому Клодий стал проталкивать в консулы Плавция Гипсея и Метелла Сципиона. С обеих сторон деньги сыпали полными горстями, но, поскольку за Милона выступали порядочные люди, а за Клодия — всякий сброд, то, следует признать, у Плавция Гипсея и Метелла Сципиона были большие шансы.

Между тем Милон решил поехать в город Ланувий, где ему нужно было избрать фламина. В тринадцатый день накануне февральских календ, около двух часов пополудни, он направился к Аппиевым воротам, потому что Ланувий был расположен по правую сторону от дороги в Неаполь, рядом с холмом Марса; и так как любой человек, имевший соперников, не мог чувствовать себя в безопасности в окрестностях Рима, он взял с собой в качестве сопровождения сотню рабов, а для большей надежности отдал их под начало Евдама и Биррии, двух известных гладиаторов. Ведь гладиаторы в те времена исполняли роль телохранителей. Милон находился в колеснице со своей женой Фа-встой и своим другом Марком Фуфием.

Так они ехали часа полтора без всяких происшествий, как вдруг, приближаясь к Альбано, увидели, что по одну сторону дороги толпятся около трех десятков людей, в то время как человек, сидевший верхом на лошади и казавшийся их хозяином, беседует, съехав с Аппиевой дороги и стоя рядом с небольшим храмом Доброй Богини, с декурионами Ариции; еще три человека, по-видимому из его свиты, держались отдельно. Этот всадник был Клодий, возвращавшийся из Ариции, где у него было много сторонников. Те трое, что держались отдельно, были: все тот же Кассиний Схола, дававший свидетельские показания в его пользу в деле с Помпеей, а также два человека из плебса, выскочки вроде наших биржевых маклеров — его племянник Клодий и Помпоний; все остальные были рабы.

Оба отряда поравнялись; Милон и Клодий обменялись взглядами, полными ненависти, но оба этим и ограничились; Милон проехал уже шагов на пятьдесят вперед, как вдруг Биррия, который шел последним, беседуя с Евдамом и поигрывая своим обоюдоострым копьем, задел древком своего оружия раба Клодия, не посчитавшего нужным его пропустить. Раб выхватил меч и призвал своих товарищей на помощь. Евдам и Биррия в свою очередь призвали к оружию; Клодий приблизился с вызывающим видом, чтобы наказать того, кто посмел ударить принадлежавшего ему раба. В ту минуту, когда он выхватывал свой меч, Биррия опередил его, пронзив ему плечо копьем. Клодий упал; его подняли и отнесли в ближайшую харчевню.

Заслышав позади себя шум, Милон остановил колесницу и обернулся, чтобы узнать, что произошло, как вдруг увидел, что к нему приближается совершенно растерянный Фустен, предводитель его рабов.

— Что там случилось? — спросил Милон.

— Мне кажется, — отвечал Фустен, — что Биррия только что убил Клодия.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул Милон. — В подобных делах следует быть уверенным. Вернись, узнай, как обстоят дела, и прийди доложить мне, что он мертв.

Фустен помчался бегом.

— Хозяин приказывает прикончить его! — заявил он Евдаму и Биррии.

Как видно, Фустен был ценный человек и все понимал с полуслова. Евдаму и Биррии тоже не надо было повторять дважды; со всем отрядом, находившимся в их подчинении, они бросились к харчевне, куда отнесли Клодия. Рабы попытались защитить своего хозяина, но они были слишком малочисленны: одиннадцать из них было убито (впрочем, для них это была возможность обрести свободу), остальные попрятались.

Клодия стащили с постели, где он лежал, и нанесли ему еще две раны, обе смертельные; затем умирающего выволокли на дорогу и там прикончили; после этого Фустен снял с него перстень и отнес Милону, сказав:

— На этот раз, хозяин, он точно мертв!

Довольный таким заверением, Милон продолжил путь, даже не побеспокоившись о трупе.

Его обнаружил сенатор Лентий Тедий, возвращавшийся из Рима; он опознал тело, положил в свои носилки, а сам пешком вернулся в город; затем он приказал отнести умершего в его прекрасный дом на Палатинском холме, тот самый дом, который за несколько лет до этого, как мы уже говорили, Клодий купил почти за пять миллионов сестерциев. Весть о смерти Клодия разнеслась мгновенно; на крики его жены Фульвии, которая, склонясь к его окровавленному телу, одной рукой рвала на себе волосы, а другой показывала раны мужа окружившей ее толпе, народ со всех концов Рима стекался к Палатинскому холму.