Путевые впечатления. Юг Франции

Тем не менее, поскольку это происшествие никак не могло привлечь рыбу, мы какое-то время пребывали в сомнении по поводу успеха нашей рыбной ловли. Ни одна рыба не появлялась, но при этом сквозь три или четыре фута воды было видно дно моря — так ясно, как если бы его отделяла от нас всего лишь прозрачная пелена. Внезапно один из зятьев г-на Мореля ударил своей острогой и тут же ее поднял: на ее конце извивалось нечто похожее на змею — это был морской угорь длиной в три-четыре фута. Он показался мне чрезвычайно уродливым, и я твердо пообещал себе никогда не брать в руки ничего подобного.

Впрочем, появление угря доказывало, что под нами находятся обитаемые воды.

Дно моря, когда смотришь на него из темноты при мерцающем свете факела, — одно из самых любопытных зрелищ, какое только можно себе представить: там, как и на земле, есть места, покрытые растительностью, и есть бесплодные пески; там вы видите длинные темные водоросли, среди которых сверкают, словно сделанные из золота или серебра, рыбы, и открытые равнины, по которым ползут тяжело нагруженные своей огромной поклажей наутилусы, раки-отшельники и морские ежи, оставляя за собой след от проложенного ими пути. Если же появляется какой-то утес, облепленный мидиями и устрицами, которые обосновались на нем в своих неподвижных жилищах, то можно быть уверенным, что вы увидите там несколько полипов с огромными животами, с глазами навыкате и длинными шевелящимися щупальцами, каждый из концов которых пытается ухватить добычу для зияющей пасти, готовой ее проглотить. Все это живет согласно своим инстинктам, своей таинственной подводной жизнью, в которую мы огнем и железом вносим такое страшное смятение.

Тем временем лодка нагружалась добычей: г-н Морель и его зятья наперебой ударяли острогой, побуждая меня делать то же, но я выжидал, знаками показывая, что держусь наготове. Лодка, подталкиваемая плавными гребками весел, продолжала двигаться в кругу света, куда время от времени влетали большие ночные мотыльки, безрассудно бившиеся о нас своей головой. Внезапно я увидел, как прямо под концом моей остроги проплывает что-то похожее на сковороду: я изо всех сил нанес удар по телу этого существа и вытащил из воды великолепный экземпляр ската.

Меня объявили королем рыбной ловли.

Поскольку сам я приписывал успех нанесенного мной замечательного удара скорее удаче, чем ловкости, то объявил всем, что на этом я останавливаюсь: передав свою острогу тому из зятьев г-на Мореля, который до этого следил за огнем, я вновь занялся созерцанием жизни моллюсков.

Прервать это занятие смогла только решительность наших дам, которые, прислушавшись к стенаниям Мери, объявили, что морской ветер начинает казаться им чересчур свежим, и потому было решено, что прогулку лучше продолжить по Ювону.

Ювон — это ручей, впадающий в море и, злоупотребляя своим географическим положением, называющий себя рекой; но, как говорит Сен-Симон, есть знать и знать; чтобы считать себя равным Роне и Дунаю, мало впадать в море: нужно еще иметь такой же характер, как у них.

Впрочем, мне представляется, что у Ювона и нет столь высоких притязаний; его устье такое, что скромнее не бывает, и он совершенно бесшумно теряется в Средиземном море; это в точности река из «Георгию», река Феокрита и Вергилия, река, предназначенная не для того, чтобы нести на себе корабли, а для того, чтобы омывать ножки нимф.

Под сводом тамарисков с их причудливыми стволами и изогнутыми ветвями мы поднимались вверх по течению нашей Fiumicello^[72]

, касаясь веслами одновременно обоих ее берегов. И тут мне стало понятно, как я был не прав, насмехаясь над Ювоном, ничего о нем не зная. И в самом деле, этот ручей течет так спокойно, так тихо, что приятно на него смотреть, и мне думается, что по сути он гораздо счастливее Средиземного моря.

После получаса плавания Ювон отказался служить нам под предлогом, что дальше он непроходим для судов. Пришлось спускаться вниз по течению; но мы не добрались до самого моря. По шуму, с каким его волны разбивались о берег, было понятно, что на нем понемногу начинается буря. Что же касается нашей реки, то она была в стороне от всех этих превратностей судьбы. И потому мы спокойно пристали к одному из ее берегов, высадились у прекрасного фруктового сада и через него прошли к финикийскому дому.

Как г-н Морель и обещал, он дал мне рукопись, найденную его дочерью в старом сундуке, о котором вы уже знаете. Более того, он разрешил мне скопировать ее, что дает мне счастливую возможность предложить ее моим читателям.

Быть может, после того как Французская академия пять или шесть раз откажет мне в приеме, я буду обязан этому рассказу милости быть принятым в Академию надписей и изящной словесности.

ФИНИКИЙСКИЙ ДОМИК