Путевые впечатления. Юг Франции

«Тысяча чертей! — воскликнул атаман, останавливаясь. — Ты забыл виолончель!»

Я схватил инструмент, сударь: как же мне хотелось залезть внутрь него!

У дверей стояли две оседланные лошади.

«Господин музыкант, вы не поможете мне забраться на лошадь? — обратилась ко мне Рина. — Вы ведь так любезны!»

Я машинально подставил руку, чтобы поддержать девушку, и в эту минуту почувствовал, что она вложила мне в ладонь записку.

Холодный пот выступил у меня на лбу. Что она могла написать мне? Неужели это было любовное послание? Неужели мое телосложение прельстило эту балерину и я стал соперником атамана? Мной овладело желание отшвырнуть записку как можно дальше, но любопытство возобладало, и я положил ее в карман.

«Usseri! Usseri!^[95]» — снова закричал трактирщик.

И в самом деле, со стороны большой дороги доносился глухой шум, какой исходит от отряда скачущих галопом всадников.

«Живо на лошадь, актеришка! — скомандовал Пикар и, схватив меня за штаны, помог мне усесться в седле. — А теперь привяжите ему виолончель за спину! Вот сюда!»

Я почувствовал, что меня привязали к моему инструменту. Два бандита взяли под уздцы лошадь мадемуазель Рины, два других — мою. Атаман с карабином за плечом побежал рядом со своей возлюбленной, а Пикар — рядом со мной. За нами следовали все остальные — человек пятнадцать-восемнадцать, не меньше.

В трехстах шагах от нас прозвучало пять или шесть выстрелов, и мы услышали свист пуль.

«Налево! — приказал атаман. — Налево!»

Едва этот приказ прозвучал, мы тотчас же покинули дорогу и бросились в лощину, на дне которой текла бурная река. Это была моя первая в жизни поездка верхом. Одной рукой я держался за шею лошади, другой — за ее хвост. Какое счастье, сударь, что у лошади такое обилие волос!

Как только мы добрались до берега реки, атаман приказал остановиться; затем мы прислушались.

Было слышно, как по главной дороге во весь опор мчались гусары.

«Прекрасно! — заметил Пикар. — Если они и дальше так поскачут, то спозаранку будут в Гроссетто».

«Пусть скачут, — промолвил атаман, — а мы пойдем по руслу потока: шум воды заглушит наши шаги».

Мы шли так часа полтора и в конце концов оказались у места впадения другой небольшой речки в нашу.

«Это Орча?» — вполголоса спросил атаман.

«Нет, нет, это всего лишь Арбия, — ответил ему Пикар. — Орча по крайней мере в четырех милях ниже по течению».

Мы снова тронулись в путь и через час в самом деле увидели еще одну речку, тоже впадавшую в нашу, так что мы шли теперь по настоящей реке. Как видите, господин Мери, только Вару приходится выплакивать воду.

«О, вот сейчас я узнаю местность, — прознес атаман, — сворачиваем налево!»

Его приказ был исполнен в то же мгновение.

В четыре часа утра мы пересекли большую дорогу.

«Крепись! Крепись! — подбадривал меня Пикар, слыша мои стоны. — Мы уже вышли к дороге на Сиену и через полтора часа будем в Кьянчано».

Как вы сами понимаете, главную дорогу мы только пересекли, поскольку старались идти лишь по безлюдным местам. Еще через несколько миль мы углубились в горы и, как и обещал Пикар, спустя полтора часа, то есть на рассвете, вошли в Кьянчано. Хозяин постоялого двора встретил нас так, словно был готов к нашему приходу. По-видимому, атаман со своими бандитами входил в число его постоянных клиентов.

Мы находились в пути двенадцать часов и, насколько я умею оценивать расстояния, прошли, по моим расчетам, около двадцати льё.

Меня с виолончелью сняли с лошади. Я, сударь, был такой же одеревенелый, как и мой инструмент.

Бандиты потребовали подать им завтрак, а я попросил дать мне кровать.

Меня провели в маленькую комнату с одним зарешеченным окном, дверь которой выходила в залу, где бандитам предстояло завтракать, так что даже подумать о бегстве не приходилось; впрочем, я и не в состоянии был бы сбежать, настолько все мое тело было разбито от усталости.

Снимая свои кюлоты — в ту пору их еще носили, ну а я так носил их вплоть до тысяча восемьсот тридцатого года — так вот, повторяю, снимая свои кюлоты, я вспомнил о письме, которое вручила мне мадемуазель Рина и о котором я совсем забыл во время нашего ночного путешествия. Но даже если бы я вспомнил о нем, сударь, все равно прочитать его в темноте было бы невозможно.

На маленьком клочке бумаги карандашом было написано следующее:

«Дорогой господин Луэ!»

Несмотря на желание узнать, что за этим следовало, я остановился. «Вот как! — подумал я. — Выходит, мадемуазель Рина со мной знакома». Придя к такому выводу, я стал читать дальше.